Клювы

Днем с высоты птичьего полета пейзаж напоминал стеганое одеяло, сшитое из бежевых, серых и светло-зеленых лоскутьев-полей и изумрудных озер, пронизанное нитями дорог, утыканное миниатюрными перышками-тополями.

Но ночью это было черное полотно, и пассажирский самолет расцвел багровым бутоном в десяти километрах от Братиславы. Стюардесса, пытавшаяся остановить спящих пассажиров, перед смертью подумала о фильмах про зомби.

Самолет стал первым из десятков, рухнувших в ту ночь.

4.1

Корней застонал, перекинулся на спину, подтягивая к подбородку плед. Посторонний звук вторгся в нефтяную черноту забытья и грубо вытащил сознание на поверхность.

Корней раздраженно почесал скулу, заморгал.

Часы показывали три сорок.

«Да вы издеваетесь!»

Телефон продолжал пиликать. Кому приспичило названивать в такое время?

Корней свесился с кровати, нащупал пуповину, связующую мобильник и розетку, отсоединил вибрирующий пластик от провода.

«Оксана?»

Он сел в постели.

У соседей что-то грохнуло об пол.

— Да? Алло.

Оксана смеялась.

Брови Корнея поползли на лоб. Он встал, клацнул выключателем. Люстра зажглась под потолком.

— Я знаю, что сейчас поздно.

Это не смех, он спутал. Это слезы.

— Ты плачешь? Что стряслось?

Сонливость пропала бесследно.

— Я не знаю, кому звонить. Кое-что случилось. Мне страшно.

Корней подумал о ее бывшем. Аккуратисте с обсессивно-компульсивным расстройством. Он что, приехал в Чехию за Оксаной?

— Ты в порядке?

— Нет. Василиса, моя соседка, напала на меня.

— Как — напала?

Заглушая ответ, за стеной завопила девушка. Долгий тоскливый крик на одной ноте. По коже Корнея засновали мурашки. Он вперился взглядом в узор обоев. Крик прервался резко, точно звук вырубили нажатием кнопки.

— Прости… повтори… соседка?

— Она сошла с ума. Она как фурия.

— Вы поссорились?

— Да нет же! — Оксана всхлипнула. — Я сидела в Интернете… не могла уснуть… а Василиса уже спала. И вдруг поднялась с кровати и набросилась на меня. Без всяких причин.

— Что она говорила?

— Ничего! Она просто ударила меня. Хотела задушить.

— Так… — Корней сунул ногу в штанину джинсов.

— Боженька, мне страшно, — зашептала Оксана, — она снаружи. Чем-то царапает по двери!

— Снаружи чего?

— Я заперлась в ванной. Она билась о дверь головой. И теперь просто стоит там и тяжело дышит. Как же мне страшно, Корней!

— Ты вызвала полицию?

— Номер занят.

— Номер полиции? — переспросил он. — Сто пятьдесят восемь?

— Да, короткие гудки.

— Чушь какая-то.

Корней снял с вешалки рубашку.

— Я звонила раз десять. Это, наверное, из-за тех беспорядков.

— Из-за чего?

— Что-то происходит. Будто война началась. По всей Европе. И в Украине тоже, мне писали друзья из Харькова. Массовые убийства…

От информации мозг плавился.

— Корней, она снова царапается в дверь!

— Я выхожу из дому. Буду у тебя через десять минут.

— Подъездный код — один, два, три, четыре. Первый этаж, вторая квартира.

— Хорошо. Жди.

Корней зашнуровался и выскользнул из квартиры.

Что она подразумевала, говоря о войне? Это какой-то розыгрыш, не иначе.

Он отринул лезущие в голову картинки: черные флаги «Исламского государства», смертники, увешанные тротилом…

На лестнице кто-то стоял.

Корней замер — фантазия пририсовала человеку бороду и тюрбан. Но он напряг зрение, и примерещившийся боевик оказался всего-навсего соседом.

— Дядь Жень? Вы чего не спите?

Сосед пожал плечами. Поднял руку: в кулаке был зажат кухонный нож.

Опережая вопросы, дядя Женя прыгнул, перемахнул через перила, как заправский паркурщик. Корней отшатнулся к стене.

Сосед приземлился на площадку. С мерзким хрустом сломалась его нога. Осколок кости натянул кожу над щиколоткой. Банный халат распахнулся.

Корней потерял дар речи.

Дядя Женя извивался в трех метрах от него. Но не кричал — похоже, он вообще не чувствовал боли. Отекшее восковое лицо сохраняло убийственное спокойствие. Расширившиеся до предела зрачки шарили по Корнею.

«Как так?»

Хотелось вернуться в квартиру и запереться на ключ. Но вместо этого Корней заставил себя идти. Прислонившись к стене, он протискивался мимо соседа.

Дядя Женя выпростал к нему руку. И быстро-быстро застучал ножом по бетону. Лезвие цокало — звук отдался тошнотворным эхом в кишках.

— Я позвоню в скорую.

Эти напутственные слова словно щелкнули тумблером, и память выдала картинку: Сектант, калечащий себя.

А затем: Оксана, нависшая над диваном. Расширившиеся зрачки.

«Лунатизм!» — осенило Корнея. Пускай это ничего не объясняло, но и Сектант, и дядя Женя были лунатиками.

Ночной ветерок взъерошил кудри. Стыд за то, что он оставил раненого соседа, испарился, как только Филип увидел Бабушку Догму. Грузная старуха шла к нему походкой носорога. Будто давно караулила возле подъезда и очень соскучилась. Она приготовила подарок: бутылочную розу с ощетинившимися острыми краями.

«Может, это сон? — спросил себя Корней. — Может, я наконец научился смотреть сны, и они именно такие?»

Бомжиха ускорила шаг.

Корней побежал вниз по пустынной улице. Мысли роились в голове ошалевшими лабораторными мышами.

«Глаза Бабушки Догмы! Такие же, как у дяди Жени, как у Оксаны вчера!»