Клочок земли чужой

— А теперь,— сказал профессор Ватанаба,— если у кого-нибудь из членов ассоциации есть вопросы к доктору Кингу,— в Японии я привык к тому, что приличия ради меня величали «доктором» или «профессором»,— он с удовольствием вам ответит. У кого есть вопросы, господа?

Воцарилась тишина, и казалось, ей не будет конца; безмолвные лица, ряд за рядом, были обращены ко мне, как подсолнухи к солнцу.

— В таком случае... — Сказал, помолчав, профессор Ватанаба с печальной покорностью и вдруг, оживившись, прервал себя: — Да, да — Он указал на человека, который встал с места в глубине зала.— У вас есть вопрос? А, это профессор Курода. Мистер Кинг, это профессор Курода. Он хочет задать вам вопрос.

Я вгляделся вдаль. Лицо казалось смутным пятном; и тем удивительней было слышать ясный, звучный голос, который произносил слова внятно и отчетливо, словно роняя разноцветные мраморные шарики, которые катились прямо ко мне.

— Профессор Кинг, в своей лекции вы упомянули об "Утешении философией" Боэция в переводе короля Альфреда. К какому времени, на ваш взгляд, следует отнести рукопись, хранящуюся в Коттонианской библиотоке?

— В Коттонианской библиотоке?

— Фонд «А», номер шесть.

— Фонд «А», номер шесть. М-м... Право, не знаю. Как известно, мнения учёных в этом вопросе чрезвычайно противоречивы.

— Не находите ли вы оснований отнести ее к первой половине десятого века?

— М-м. Да. Скорое всего. Я почти уверен...

— А не могли бы вы датировать рукопись более точно, профессор Кинг?

— Нет. Боюсь, что нет. А каково ваше мнение?

В ответ я услышал: «Благодарю вас, профессор Кинг». И с этими словами он исчез. Я по опыту знаю, что вопрос лектора часто кладет конец вопросам слушателей.

— У кого еще есть вопросы, господа? — Профессор Ватанаба снова обшарил глазами зал.— Ну, в таком случае...

Аплодисменты прозвучали так, словно кто-то встряхнул жестянку с мелкими камешками.

— Ваша лекция была довольно интересна, мистер Кинг,— сказал профессор Ватанаба, когда мы вернулись в небольшую комнату, где был сервирован чай. Я поспешил напомнить себе, что японцы, говоря по-английски, часто употребляют слово «довольно» вместо «очень».

— Вы открыли нам новый континент,— сказал скрипучим голосом дряхлый отставной профессор и надкусил пирожок.

А еще какой-то человек, который был за столом четвертым, объявил:

— У нас остается сорок минут до начала следующей лекции.

— Я был слишком краток?

— Нет, отнюдь нет. Но тема такова, что... что трудно задавать вопросы. Вот когда профессор Бланден читал лекцию о Шелли, мы задержались на целых двадцать минут, и все равно он не успел всем ответить.

— Я опасался, что тема покажется слишком сухой.

— Сухие темы, как и сухие вина, часто бывают наивысшего качества.

Профессор Ватанаба тихонько засмеялся, довольный своей шуткой.

Отставной профессор утер рот платком и сказал:

— Мы в восхищении от блестящего языка мистера Кинга.— И на случай, если кто-нибудь не оценил его остроумия, пояснил: — От блестящего английского языка профессора Кинга.

Эта шутка, которая для уха европейца прозвучала еще более плоской, чем первая, вызвала у его коллег взрыв восторженного смеха.

Профессор Ватанаба первый перестал смеяться, встал и снял с книжного шкафа огромный пакет, который был чуть ли не в половину его роста.

— Профессор Кинг, мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.— Он поклонился мне, положил пакет на стол, за которым мы пили чай, и снова поклонился.— Примите. этот подарок в знак нашей благодарности и уважения. Спасибо вам, профессор Кинг.

— Вы очень любезны. Но это совершенно лишнее. Спасибо большое.

— Вам спасибо, профессор Кинг. К сожалению, это лишь маленький подарок. Мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.

Но когда я нес подарок вниз по лестнице, он показался мне очень большим. Я уже догадался, чтб в пакете, хотя японский этикет не позволял мне развернуть его, прежде чем я приду домой. Кукольное семейство, непрошенно поселившееся у меня, увеличилось еще на одну куклу, одиннадцатую по счету.

***

Внизу я с удивлением увидел француза Пьера, своего приятеля, который дожидался меня у входа. Он был вдвое выше ростом и вдвое красивее среднего японца и, как всегда, пришел в японском платье: кажется, ни один человек в зале, кроме него, не был в таком наряде.

— Ну, что у тебя там на этот раз? — спросил он по-английски, указывая на пакет,— английскому языку он выучился, когда служил в Лондоне в добровольческом французском полку.— Аквариум с тропическими рыбками?

— Понятия не имею. Кажется, кукла. Надеюсь, ты не слушал мою лекцию?

— Конечно, слушал.

— Но, Пьер, чего ради? Какой дьявол тебя сюда принес?

— Я преподаю английский язык, — сказал он. — Равно как и французский. У тебя есть сигареты?

— Ты же знаешь, что я не курю.

Он вгляделся и, вытянув длинную, костлявую руку, преградил путь японцу, который, отворачиваясь, попытался проскользнуть мимо нас.

— А, профессор Нишимура!

Японец низко поклонился.

— Я не заметил вас, мсье Молле.— Едва ли было возможно не заметить такого рослого иностранца да еще в таком наряде.—  Comment allez-vous?[6]