Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Только за Днепром выглянуло солнце — на Сечи раз, и другой, и третий выстрелила пушка, так же, как и вчера, на закате. Казаки были уже на ногах, и, когда туман проглотил раскаты выстрелов, по всем куреням поднялся гомон. Многие не знали еще толком, для чего их скликали на Сечь, да еще с таким наказом: везти сухари, везти порох и свинец, лить пули, а при возах иметь возниц. Некоторые думали, что на турка собираются, в Черное море выйдут, но где челны? Как сожгли их комиссары после ординации, так оно и до сих пор... Выстрелы из пушек оповещали, что сегодня будет всенародная рада; верно, на раде обо всем уже доведаются.

Казаки подбривали чубы, доставали из мешков чистые сорочки, дегтем смазывали чёботы и, покончив с этим, садились в кружок завтракать.

Сразу же после завтрака хорунжие вынесли на майдан куренные значки и воткнули их в землю. У значков начали строиться празднично одетые казаки. На солнце запестрели красные жупаны, шалевые пояса, то красные, то синие шлыки, черкесские сабли, отделанные серебром, пистоли с насечкой, уздечки с блестящими бляшками, расшитые попоны.

Около полудня к литаврам, стоявшим у столба на майдане, подошел довбыш с палочками, и в воздухе прокатилась барабанная дробь. В тот же миг зазвонили и все колокола на колокольне. Казаки цветистыми лентами двинулись к середине майдана, уже заполненного голытьбой, которая еще не была расписана по куреням. На середине круга, образованного казаками, стоял стол, накрытый ярким ковром, такой же ковер лежал на земле. На столе сияло евангелие в толстом, окованном золотом переплете, и большой ларец, окованный серебряными обручами.

Когда колокола загудели еще веселее, из притвора церкви вышел в голубых ризах отец начальник, старый поп, с двумя дьяконами и хором певчих из хлопчиков, одетых в синие жупаны и подстриженных по-каневски (каждый курень по-своему стриг головы). Священник поднял кипарисовый крест в золотой оправе и троекратно благословил сечевое товариство. Перед ним расступились, и он прошел к столу, накрытому ковром. За ним несли сечевое знамя — на малиновом поле серебром тканный архистратиг Михаил с огненным мечом в руке, а уже за знаменем выступала сечевая старшина.

Кошевой атаман шел медленно, выставляя вперед высокую палицу, точно пастырский посох, следом бунчужный нес бунчук, а за ним с шапками под мышкой выступали полковники, куренные атаманы и сотенные с перначами или значками в руках, кому что по званию было положено. Старшина вышла на середину, и майдан будто маком зацвел.

Рядом со священником первыми стали кошевой атаман и войсковой есаул, дальше войсковой писарь с гусиным пером за ухом и чернильницей в руке, войсковой судья, а за ними все полковники. Среди полковников стоял и Федор Вешняк, который лишь накануне прибыл со своего хутора.

Только успела старшина расположиться, как в ворота въехала группа всадников. Впереди на белом коне ехал Богдан Хмельницкий, по правую руку — Яким Сомко, по левую — Василь Золотаренко, позади — свита в три ряда.

Там был и Марко, на лице которого сегодня особенно явственно отражались переживания его пана.

Всадники были в жупанах малинового цвета с серебряными пуговицами, в бархатных шапках, сафьяновых сапогах. Все было просто, но подобрано со вкусом, и производило приятное впечатление солидности. Лошади шли тихим шагом. Это тоже подчеркивало степенность того, кто предводительствовал. Хмельницкий сидел на коне твердо, голову держал высоко, взор его был ясен, но невольно в нем пробивалось волнение.

Появление на майдане Чигиринского сотника в окружении сильных, осанистых казаков вызвало по куреням волну восторга, взоры сечевиков засверкали, заиграли улыбки, Хмельницкий, казалось, еще больше вырос в их глазах.

Стремянный Хмельницкого помог сотнику сойти с коня. Спешились и остальные казаки. Все это делалось ловко и в то же время торжественно; торжественно выглядел сегодня и весь майдан.

Кошевой атаман поднял вверх свою палицу и выступил на шаг вперед.

— Браты! Панове казаки! Благодарение пану Хмельницкому и его славному товариству, изгнали мы польский гарнизон с Сечи. Однако дошли до нас вести, что великий гетман коронный пан Потоцкий собрал уже немалое войско и двинул его к Днепру. Хочет пан краковский напасть на Сечь и снова поставить гарнизон, снова насадить нам коронных комиссаров. Так как сечевое товариство считает: биться или мириться?

— Биться, биться! — закричали кругом.

— Пусть с ними мирится тот, кто в болоте сидит, а мы уже знаем их мир!

— Ты ему — здравствуй, а он тебе — не засти!

— Ты к нему с кнышом, а он к тебе — с ножом!

— Поначалу брат, а на поверку кат!

— К дьяволу их! Пускай нас сабля размирит! Объявляй поход, кошевой! Объявляй, чего переминаешься, как засватанная девка?

— А кому ж быть у нас за старшого?

На майдане поднялся гомон: сечевики уже давно наметили старшого, только голытьба, не знающая еще сечевых обычаев, стояла молча, в замешательстве.

— А не кому иному, как сотнику Хмельницкому! Хмельницкого просим! — первым крикнул Федор Вешняк.