Клокотала Украина (с иллюстрациями)

— Ладно, Стась, если заметишь малейшую опасность, беги к Григору, он будет в этих краях. И береги Галю, она еще здесь нам понадобится.

Несколько дней спустя, когда совсем уже стемнело, в Лубны въехала группа всадников. Кое-где еще светились огоньки, но большая часть окон уже чернела, как глазные впадины. От замка с горы долетало протяжно и монотонно: «Бердо?» [Исковерканное немецкое «Wer da?» — «Кто там?»]

Другой голос отвечал: «Не спи твердо!»

Всадники гуськом тянулись вдоль хат, никто не курил, не разговаривал, и только совсем вблизи можно было в переднем узнать Максима Кривоноса. За ним ехал Мартын, а сзади еще трое: Мартынов брат, кривой Онисько, променявший подрясник послушника на казацкий жупан, последним был Петро Пивкожуха, знавший здесь каждую стежку.

Возле Бернардинского монастыря, черным массивом возвышавшегося над другими постройками, они свернули в переулок, остановились под густой кроной вяза. Максим Кривонос нервно жевал кончик уса: приехать сюда они приехали, но передала ли Галя записку поручику Быховцу, поверил ли он, что это писала ему пани Зося, решился ли поехать к подстаросте на придуманное Кривоносом свидание — оставалось неизвестным.

— Бердо! — долетало с валов, которыми окружил Вишневецкий свой дворец.

Сквозь деревья мигал огонек в доме Суфчинского.

Казаки спешились и, положив руки на седла, отдыхали. Петро стоял рядом с Ониськом, и тот тихонько спросил:

— Когда же она померла?

— Мать? Два дня назад похоронили... Спасибо соседям.

— С горя?

— Горе горем, а и есть уж нечего было.

В темноте кто-то глубоко вздохнул.

— Ну, а как же ты дознался?

— Люди передали. Хотели и отца вместе похоронить, а паны не дают. Ну, мы и пошли с Саливоном... Ночью...

— Уговорили?

— Я знал, что батько был второй с края, а тут смотрим — что-то больно молодой, а он уже четвертый... Пускай теперь на его месте шляхтич посидит.

Кривонос уже изучил, как часто повторялась перекличка, и с удовлетворением отметил, что сначала один голос не отозвался, потом другой, не слышно стало и остальных, и больше ничто уже не нарушало тишины. «Ловко орудует Григор», — подумал Кривонос и в это время услышал стук копыт. Несколько всадников скакало от двора подстаросты.

— Ну, хлопцы, смотрите, чтоб ни одного не выпустили, а я беру на себя командира! — сказал он, вскакивая в седло.

Когда верховые приблизились. Мартын крикнул:

— Стой! Разбегались!

— Свои! — отвечал Быховец и перевел коня на шаг. — Заворачивай за нами!

— В темноте узнать трудно, а по голосу слышу, что пан Быховец, — сказал спокойно Максим Кривонос. — Лучше за нами поезжайте!

Тем временем хлопцы окружили остальных двух всадников и выхватили у них из рук пистоли.

— Кто тут? — уже испуганно крикнул Быховец.

— Свои, свои, пане поручик. Максима еще не забыл, Кривоноса? Давай сюда пистоль. И за саблю не хватайся.

Быховец словно подавился, потом с укором, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Что ты надумал, пане атаман?

— Отъедем немного вперед.

Когда казаки и валахи остались позади, Максим Кривонос сказал:

— Ты, пане поручик, имеешь голову на плечах и должен понимать, к чему идет — польской администрации наступает конец. Но, как говорится, без ногтя и блохи не убьешь — хлопам, да и казакам нужно оружие. Вот и все!

— Это разбой!

— О ком печалишься, пане Быховец?

— Я на службе.

— Помогаешь панам виселицами путь на Украину метить?

— Ну, я дознаюсь, кто тебе помогал. Я ему добрую виселицу приготовлю.

— Папе Быховец, нам все помогают, кто думает не только о себе. И тебе так делать следует! А не хочешь, так хоть не мешай. От моих казаков я тебя спас, а от Зосиного мужа спасать не буду.

В темноте не видно было лица поручика, но слова эти, наверное, попали в цель. После паузы Быховец убитым голосом сказал:

— Ты опозорил меня перед князем Вишневецким. Он не поверит моему слову, прикажет голову мне отрубить.

— Да он тебе и так не верил! Разве не кричали паны-ляхи нам в глаза, мол, хлоп шагу без вранья не ступит? Мы для Польши, что волосы на голове: мало — берегут, много — стригут... А такие, как ты, стричь помогают... Лях с татарином считается, перед турком заискивает, а наш брат, какого он ни будь знатного рода, для него только хам. За то, что нашим потом и кровью живут. Посмотрим, как сами управятся, а уж нам хуже не будет...

— Безголовые вы, — а турки? — раздраженно бросил поручик.

— А мы с Московией объединимся. Вместе пойдем. Говорю не для того, чтобы ты князю передал. Такой костью и султан подавится. На помощь Острянину пришло пятьсот донских казаков, а попросим лучше — теперь придут и все пять тысяч.

Впереди послышался топот. Мартын засвистел на манер маленькой птички-волосянки, в ответ раздался такой же свист.

— Узнай! — коротко приказал Кривонос.

Всадники сблизились и возбужденно заговорили.

К ним подъехали и Кривонос с поручиком. Подавленный случившимся, Быховец утратил способность соображать и ехал рядом с Кривоносом как неживой. Мартын обернулся.

— Кончили уже, пане атаман... Пять возов.

— Кто это приехал?

— Саливон, пане атаман, — возбужденно ответил всадник из темноты.