Клокотала Украина

Шляхтич не ошибся, это был Мартын. В Богачках, где в прошлом году Максим Кривонос собирал повстанцев, он, как когда-то, через огороды пробрался к хате попа. Поп сидел на круглом стульчике у окошка и чинил чуни.

— Доброго здоровья, отче! — крикнул Мартын.

Священник радостно вскочил, и все морщины его сухого лица сбежались к глазам.

— Максим!

— Нет, отче. Мартын, если еще не забыл!

— А где же атаман?

Мартын опустил голову и глубоко вздохнул.

— Вот тебе, поп, на воск и на масло. — Он поставил перед ним на скамью завязанный рукав с деньгами. — Помолись, отче, за спасение души раба божьего Максима. — Потом подавил спазмы в горле и добавил: — И за Ярину.

IV

Польских комиссаров расселили в Переяславе так, чтобы они не могли собираться незамеченными, а по городу днем и ночью ходили казаки, которые карали на месте за малейшее нарушение гетманских приказов. Это неприятно поразило шляхту, особенно когда она узнала, что для московского посла отведен двор на Шевской улице, против палат самого гетмана.

— Я не пойду на обед к этому хаму! — фыркнул молодой Кисель.

— Еще и не такие неприятности приходится терпеть послам, — назидательно произнес Адам Кисель. — Не нужно сейчас раздражать казаков, еще возьмем свое, когда подпишем договор!

Во время обеда у гетмана польских комиссаров ожидала еще одна неприятность. Кроме казацких полковников, на обеде присутствовали и послы других земель. Гостей принимала пани Елена, выделявшаяся среди дам красотой, нарядом и драгоценностями. Когда гостей пригласили к столу. Адам Кисель, по обыкновению, направился к почетному месту: до сих пор во всех королевствах и княжествах на официальных приемах рядом с монархом сажали послов короля польского. Но тут рядом с гетманом уже сидел гонец московского царя. Кисель, красный как рак, еле передвигая ставшие словно чужими ноги, пошел на свободное место возле посла венгерского короля. Полковник Головацкий ехидно хихикнул:

— Сама себя раба бьет, пане сенатор! Казаки раньше своей кровью служили Речи Посполитой и желали ей добра. А чем нам платили за это?

— Это что, твой первый тост, пане полковник? — спросила, криво улыбнувшись, пани Елена.

— Считай его, пани, тостом за Речь Посполитую! — отбился Головацкий.

— Слушаем тебя, пане сенатор, — сказал гетман, заметив, как ерзает на своем месте Адам Кисель.

— Его величество король польский и великий князь литовский, — начал Кисель уже без прежней спеси, — посылает ясновельможному гетману и всему войску Запорожскому свою королевскую милость.

Едва гетман Хмельницкий открыл рот, чтобы по дипломатическому этикету ответить Киселю, как его опередил генеральный обозный Чернота.

— За то, что мы его на трон подсадили? — едко спросил он.

— Король как король, — пробормотал полковник Золотаренко, — а вот вы, королевичи, все воду мутите. И ты, Кисель, кость от кости нашей, отщепился и пристал к панам-ляхам.

— Женушка моя дорогая, — перевел разговор Богдан Хмельницкий. — Ты не догадываешься, почему мои полковники сегодня такие злые? Чары порожние! Да и табаку, верно, надо натереть казакам!

Адам Кисель хотя и покраснел от злости, но продолжал все тем же проникновенным голосом:

— Богу угодно было, чтобы его королевская милость, светлейший король Ян-Казимир сменил заслуженный гнев на великую милость и оделил тебя, ясновельможный пане гетман, великими дарами. Светлейший король прощает тебе, пане гетман, все твои дела и проступки против Речи Посполитой...

— Речь Посполитая пусть у казаков просит прощения за то, что шляхта, ломая присягу, кровь нашу проливала! — снова выкрикнул обозный Чернота.

— Хуже, чем с псами, обращались с казаками! — добавил полковник Вешняк.

Пока раздавались эти возгласы. Адам Кисель нервно покусывал нижнюю губу, но затем продолжал еще более проникновенно:

— Его милость король польский и великий князь литовский будет печься о том, чтобы казаки и хлопы беспрепятственно исповедовали православную веру.

— Уже и богом распоряжаются магнаты! — буркнул полковник Небаба.

— До сих пор в реестр было занесено только шесть тысяч казаков. Мы согласны увеличить число реестровых до двенадцати-пятнадцати тысяч.

Гетман Хмельницкий, слушавший Киселя весьма рассеянно, на последние его слова криво улыбнулся и так же небрежно кинул:

— Зачем же так мало, если их может быть хоть сто тысяч? Столько будет, сколько захочу.

От этих слов Адам Кисель точно поперхнулся, особенно когда увидел, что гонец московский кивнул гетману головой. Но уже в следующую минуту Ки́сель выдавил на своем словно опухшем лице сладкую улыбку и продолжал:

— Его королевская милость согласен вернуть казакам права и вольности старинные. После договора, который поручено нам заключить, казаки, если желают, сами могут командовать своим войском!

Адам Кисель опустился в кресло с таким видом, будто бог весть как щедро одарил своих хлопов, и ожидал бурной благодарности. Но вместо этого полковник Небаба снова буркнул:

— Теперь вас не спросим.

А Джалалий укоризненно покачал головой.

— У нас же забрали, нам же и даруют, да еще и благодарить велят. Да ты не у пса ли, Кисель, совесть занимал!