Клокотала Украина

— А ты куда это, босяк, руку протягиваешь? — И шинкарка вытолкала за дверь худенького оборванного мальчика, жадно глядевшего на огрызки хлеба, оставленные казаками на столе.

— Черти нищие! — Домна снова зашла за прилавок и облокотилась на стойку. — Они будут свою горилку пить, а ты, дурак, плати за откуп. Как мельницы, всякие там перевозы и покосы — так пану Важинскому дают аренду, чтоб его болячка задушила. А ты богатей от гнилой речки и дорог, по которым никто не ездит! Иона, что ты смотришь на эту дохлую рыбу, как на червонцы? Пан Важинский, чтоб он подавился на первой ложке, и с крестин и с похорон наживается. Взял в аренду земли графа Сенявского, взял местечко Мошны с церковью — вот он и заработает, а ты будешь дулю иметь, если к нему в компанию не пристанешь.

Крестьяне переглянулись и еще ниже склонились над кружками.

Мальчик снова потихоньку подкрался к столу, за которым сидели крестьяне.

— Ты бы ей хоть дулю показал, Иосиф. Для свиней кусок бережет, а человек пусть подыхает!

Иоська с большими, наивными, как у младенца, глазами, стараясь улыбнуться, только болезненно поморщился.

— Дядя Семен, я уже здоров.

— Оно видно, теперь и мухи тебя не боятся.

— Может, есть работа?

— А что ж, приходи, приходи, Иоселе. Починишь старухе свитку. Отощал ты, брат, совсем. Возьми хоть хлеба.

Казак с корзиной, на дне которой осталось около десятка рыбок, покачал головой и направился к двери.

— Так ты и чарки не выпьешь? — насмешливо сказала Домна.

Казаку, должно быть, стало жаль себя: всю ночь ловил рыбу на Тясмине, продрог, и чарка была бы очень кстати. Он сердито почесал затылок, потом пошарил в одном кармане, в другом и безнадежно махнул рукой. Шинкарка улыбнулась.

— Зачем тебе деньги — я нацежу за оставшуюся рыбу!

— Нацедишь? Святая душа у тебя, Домна, да только нет на нее пекла. Ну, черт с ним, лей! Только оставь хоть одну рыбку для жены!

— Завтра поймаешь себе хоть две! — И Домна высыпала оставшуюся в корзине рыбу.

К корчме подъехали два всадника. Домна увидела их в окошко и принялась вытирать стол подолом юбки. На пороге появился Верига.

— Челом! — обратился он к присутствующим.

За ним стоял Гордий Недорезанный. Верига оглядел темную корчму и пожал плечами.

— До сих пор нет? Задержались наши запорожцы! — Они подсели к столу. — А я уже и с батюшкой договорился.

— Обвенчает?

— Требовал, чтобы было от пана разрешение. «Что ты, отче, говорю, моя дочь, благодарение богу, вольная казачка и нареченный — казак». Эй, Чапа, налей горилки!

Чапа вышел из боковушки и метнул на них недобрый взгляд. Здешние казаки шапку снимают перед ним, хлопы паном величают, а эти кричат, как на челядь.

— Домна, — сказал он сухо, — не слышишь разве, что эти голодранцы горилки просят?

Удивленный Верига вытаращил глаза.

— Да ты не видишь, бродяга, что с тобой казак говорит? Поворачивайся живее, а то, как выну саблю, ты у меня не так запоешь!

Чапа почему-то был зол на запорожцев, но сердить их боялся и с сулейкой в руках подошел к столу.

— Простите, панове казаки, уже и Чапе глаза изменяют. — А ты — вон отсюда, к печке. — Толкнул он Домну. — Тут не бабье дело. Панове, чую по повадке, должно, из Сечи?

— А тебе зачем знать?

— Должки кое-какие остались, кабы не удрал — может, уже на осине болтался бы.

— Будь человеком, ирод, так и вешать не станут. Не ты ли это попа подговариваешь, чтобы церковь на откуп отдал?

Чапа замялся, но Домна не заметила его замешательства и чуть не подпрыгнула за стойкой.

— Может, поп думает, что пан Важинский — чтоб у него глаза повылазили — больше даст. Как бы не так, дожидайся! А у нас это под боком.

— Я бы дал больше. Может, вы там намекнете пану отцу?

— Ты смотри, каков подлюга! — сказал ошарашенный Верига Гордию. — Чтоб еще я грех на душу брал. Да есть ли у тебя бог в сердце? Домну свою пожалей, а то останется вдовой, как рассержусь. Один раз уже тебя где-то отметили, успокойся на том, басурман!

Домна выскочила вперед и оттолкнула Чапу.

— Что вы его, дурака, слушаете? Он и на лошадях от себя доплачивает, а вот пан Важинский, чтоб ему шею свернуло, так тот умеет барышничать. Левухи у пана Сенявского заграбастал и еще два местечка держит. Ему перепадает и с оброка, и с осыпа, и с перевозов. А мой старый дурак на корчме думает разбогатеть. Я уж говорила: «Проси у пана Чаплинского аренду — может, сдаст хутор Суботов».

— С каких это пор подстароста Чаплинский хутором войскового писаря стал распоряжаться?

— А вы разве еще не слыхали? Так вы издалека едете! Пан подстароста сделал вчера наезд на хутор сотника Хмельницкого! О, там пан Чаплинский погрел себе руки: на хуторе было еще копен четыреста прошлогоднего хлеба, да пасека, да разное добро во дворе. Сотник ведь с достатком.

— Ты не врешь? — удивленный Верига даже встал.

— Да провались подо мной земля, сама видела, как пан Комаровский стегал на площади малого сотничонка.

— Какой Комаровский?

— Я же говорю, что вы издалека! Зять Чаплинского.

Чапа дергал Домну за рукав кофты, но она горела желанием рассказать новость и окрысилась на Чапу:

— Что ты меня дергаешь, все же об этом знают!