Клопы (сборник)

С другой стороны: не покидает и ощущение, что им от нас что-то все-таки надо. Особенно – в моем случае – когда звонит Б. Он какой-то неуверенный. Его даже можно сбить – не с мысли (что вообще понимать под мыслью «у них, там»?) – а с некоего, заранее составленного плана разговора. Если А всегда заполняет паузы – они возникают, только когда начнешь фразу одновременно с «ней» (иногда я так делаю специально, чтобы послушать: мне кажется, в «фоне» я различаю музыку), – то Б, напротив, сам создает паузы. Он как будто не знает, о чем говорить. «Почему она не приехала?» – додумался я спросить его после того случая. В ответ – длинная пауза. «Она инопланетянка». Пауза. «Из космоса». Еще более длинная пауза. Как будто я сам не знал про космос! «Поэтому ей все можно», – наконец разродился Б.

Может, это и не тупик вовсе, а очень длинная и извилистая дорога. Идет набор статистики – бесконечное бросание игральной кости. Да, нудная работа; да, просвета не видно; может вполне статься, жизни нашей не хватит для ее завершения. Но что же делать, если у нас такая короткая жизнь.

Что касается остальных «тупиков» – они больше смахивают на ложный выход. Видишь просвет, бежишь в предвкушении открытия – и замечаешь, что здесь уже были. А некоторые и не замечают: как, может быть, сам Лем. Случайно ли он остановился на версии «девочки»? (Что глупости и «садизм» Солярис объясняются тем, что это еще ребенок.) Во-первых, это уже было. Гераклит говорил: «Вечность есть дитя играющее». Во-вторых, сказано же: «Малые сии знают Отца», – одно дело, стало быть, малые сии, а другое – Отец, Бог.

Вред этих «выходов» в том, что в ослеплении проходишь мимо чего-то действительно важного. Часто «выходу» предшествует настоящий Контакт. Что делать? Неустанно возвращаться назад – да, назад от света, вопреки логике, в полную темноту.

Ослепления иногда и дают что-то. Например, теория третьего состояния: ведь это фантомы к ней привели.

6.

Помню, как меня самого приняли за фантома.

Пошел я на родник ночью. Дело было зимой. Фонаря у меня не было; новолунье, тьма хоть глаз выколи. В том месте, где тропинка выходит на березовую аллею, стояла какая-то женщина. Я еще подумал: неужели меня встречают? Хотел что-то сказать – она как шарахнется от меня!

Пришлось долго ее успокаивать и рассказывать, кто я. Оказывается, она не знала, что тут родник.

Пугает всегда реальность – вот что я заметил. Снаута ведь тоже испугал настоящий Крис. Фантомы не пугают. Хотя и любви к ним особой нет.

Да извинит меня Наталья Сергеевна: видя, как она оттаивает после жидкого кислорода, в «Солярис-2», как выгибается ее тело, как соски проступают – я недоумевал: почему никому не приходит в голову совокупиться с ней? Ведь это такой, казалось бы, напрашивающийся эксперимент… Но когда мы лежали с моей Хари, мне такое тоже в голову не пришло.

Я любил ее, да – но другой любовью; о которой писал Кундера, что любовь проявляется не в совокуплении, а в желании совместного сна. И ничего тут не связано с совестью. Или, например, с мыслью (Наталья Бондарчук говорила, что она играла воплощенную мысль). Как бы это объяснить…

У меня возникло впечатление, что она пришла сама по себе, независимо от меня. Что такое фантом? То, что отрезали. А оно болит. Вчера не болело, а сегодня болит. Может, к погоде.

Я просто проснулся – она лежит рядом. (Перед этим, конечно, третье состояние, по Лему – через отупение от усталости и десять минут сна). Так же, как Крис, я видел свою комнату: силуэт телевизора, незадернутые занавески, горящие окна в доме напротив…

Конечно, я удивился, взял ее за руку – но страха никакого не было; просто вопрос: кто это? Когда в ответ она пробубнила что-то – не приставай, мол, – я сразу понял: это же Хари. Да, моя Хари (в этой книге, которую я держал в кунге, стояло «Хэри» – наверное, чтоб не возникло ассоциаций с харями – но правильнее, конечно, Хари: Харита, древнегреческая красота).

Потом – да, смех (соглашался я, читая) – она смеялась, уткнувшись в подушку и сотрясаясь всем телом; после чего, повернувшись ко мне, проговорила:

– Я нарочно приехала в два часа ночи, чтоб посмотреть, как ты обалдеешь при виде меня…

Я взглянул на фосфоресцирующие стрелки: действительно, два часа – эх, тут бы мне нажать кнопку «Время полета»! Но я тогда плохо ориентировался в третьем состоянии, даже настольную лампу не включил: боялся, что она исчезнет. Она в самом деле исчезла: я, как позже понял, перешел в сон, и в этом сне – да, вот такой странный случай – увидел, что ее нет. Потом вернулся – она лежит рядом. Я взял ее за руку.

– Не трогай меня… дай поспать… – пробормотала она.

Я поднял ее кисть, чтоб рассмотреть на фоне окна. «Может, это моя рука? – подумалось мне. – Нет, вот мои обе, а это еще одна, третья». Сдавил пальцы: твердые. Она опять что-то пробубнила недовольным голосом… Я вспомнил, что у нее остался ключ от моей входной двери, и если кто-то может войти ко мне ночью, то только она. И никакой мысли – даже поцеловать! – я лежал рядом, держа ее руку, мне было хорошо. Просто хорошо, и все…