Клопы (сборник)

Сам корень [ra], по Афанасьеву, есть выражение быстрого, прямого движения. Нельзя не видеть, однако, что противопоставление [r] и [l] нанесло ущерб более слабому [l] – вплоть до того, что понятия добра и справедливости оказались связанными исключительно с правым уклоном.

Почему гнуть вправо (нем. nach recht bieden) значит обязательно поступать справедливо (нем. gerecht), обоснованно (mit Recht) и по праву (zu Recht)? И почему все, что в другой стороне (англ. left, нем. linken), – есть ложь (англ. lie, нем. Luge) и зло (англ. evil, нем. Ubel)? (слабее этот процесс проявляется во Франции, известной своим уважительным отношением к женщине: ср. bien – добро, lien – связь, rien – ничто; bel et bien – прямо).

Кажется, Ф. Халкидонский писал, что справедливое – это полезное для сильного.

«У добра своя причина, – говорит, кроме того, Дионисий. – Если же зло противоположно добру, то у него должно быть множество причин, в творениях которых нет ни смысла, ни устойчивости, а только неустойчивость, немощь и постоянное смешение с греховным».

Но как же Добро могло стать причастным злому? Само ли понятие добра изменилось на стадии blend? Или виной всему порожденные им с утратой носовых новые смыслы – вздор, обман? Наконец, в чем причина распутства?

«Подобные вопросы может задать только тот, чей разум объят сомнениями, – говорит Дионисий, – поэтому, желая обратить его к истине, мы прежде всего скажем следующее: зло не исходит из Блага, а если исходит из Блага, то оно не – не зло».

Правое и левое, красное и белое, брата и блядь можно, разумеется, разделять, если угодно, вплоть до перегородки в сердце, которую можно разрезать разве что лезвием (англ. blade) – однако ясно, что при объятии правая и левая стороны смыкаются. Нагляднее всего этот процесс выражен в соединении прелести и красоты.

«Прекрасный» и «прелестный» соотносятся как правый и левый, и «прелесть» значила «обман, ересь» тогда же, когда и «блядь». Аввакум Петров пишет:

«Яко вся сия внешняя блядь ничтоже суть, но токмо прелесть, и тля, и пагуба. Аз проидох делом и ничто же обретох, токмо тщету».

Присмотревшись, однако, увидим, что с ересью связан здесь побочный смысл, сходный с резью и эросом, или, точнее, «эрисом» – раздором; прельщать в этом смысле – значит нем. reizen – раздражать, дразнить, возбуждать (читаем у Хлебникова:

Она, дразня, пьет сок березы,
А у овцы же блещут слезы).

Для понимания же главного смысла прелести, роднящего ее с грязью, откроем Толстого:

«Едва он обнял этот тонкий, подвижный, трепещущий стан и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко от него, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим»;

«В лице ее не было, как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть».

Прелесть, как видим, есть тот ил, сапропель со дна омута, взбаламученного ледоходом в апреле, который благодаря самому тлению сохранил тепло жизни и который этим теплом согревает:

«В промежутках совершенной тишины слышен был шорох прошлогодних листьев, шевелившихся от таяния земли и от росту трав.

«Каково! Слышно и видно, как трава растет!» – сказал себе Левин, заметив двинувшийся грифельного цвета мокрый осиновый лист подле иглы молодой травы».

Здесь прелесть согревает англ. blade – узкий лист, травинку.

«Она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за которым графиня боялась, как бы он не был ее гробом. <…> Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то выглядывая на мать».

Здесь прелесть согревает танцовщицу (санскр. natakiyasca; англ., фр. baladine).

Настоящему брату [r] не может быть в радость. Вспомним Есенина, как он стремился изгнать этот звук из своих стихов:

Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.
<…>
Сердце, хоть ты бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Жизнь не совсем обманула[9]

.

Именно в бляди, или в соединении бляди с братом, таким образом, состоят свет, и истина, и жизнь. Насильственная же замена истины правдой есть нелепость. Произошла эта замена вместе с превращением bien в добро как имущество; Шервуд Андерсон (вот ведь Соединенные Штаты) тут все объяснил. В «Книге о деформации» (The Book of the Grotesque) читаем:

«В начале, когда мир был юн, – пишет он, – там было множество мыслей, но никакой такой вещи, как правда. Мужчина делал правды сам, и каждая правда была составлена из многих неясных мыслей…

А потом набежал народ (люд – lewd – похотливый). Как только один из народа захватывал одну из правд, нарекал своей правдой и пытался прожить по ней жизнь, он становился нелепым, а облюбованная им правда – ложью».