(В переводе на русский теряется перекличка thoughts – мысли – truth – правда – и vague – смутный, неясный – vagina – влагалище, cunt.)
Вот князь Андрей на стадии полусвета:
«И дела нет до моего существования!» – подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. «И опять она! И как нарочно!» – думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул».
Это «ожидая и боясь» знаменательно. Не могу, кроме того, удержаться и не предложить более точного определения того, что поднялось в душе князя Андрея. Это
Когда же князь Андрей посчитал bien имуществом, которым он может распоряжаться быстро, zu Recht – по праву – его будто подменили:
« – Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу».
Сложность, как видим, соединилась у него с ложью, а лядина стала вызывать досаду из-за своей непроходимости. И все потому, что он, как ему показалось, уже знает, куда идти. Ему кажется, что все просто – надо идти быстро и прямо. На самом деле он пойдет вправо – от прелести к ревности, от любви на войну.
От осуждения бляди, таким образом, один шаг до братоубийства.
Простота, как известно, хуже воровства.
6.
« – Так-так-так, – говорит
пулеметчик,
Так-так-так! – говорит пулемет».
«Много еще есть дела в этом мире, и что до меня, то мне кажется, все в нем ложно, все не так».
Брат с блядью… На первый взгляд, странное сочетание; однако не более чем блестящая красота или красный блеск сигареты в ночной засаде у Льва Толстого.
Блестящая красота… Вернемся к Бруту:
«Но там что? Ветер или музыка: звенит, звенит и вьется, и подступает и вонзается в душу какою-то нестерпимой трелью».
«Блестящая», следовательно, не то слово; более подходит фр. blessant – букв. ранящая или, по Гоголю, резкая:
«Но в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно-пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе».
В чем здесь странность? Странность, как видим, в новизне чувства – одном из трех, по Л. Толстому (искренность, ясность, новизна), свойств настоящего произведения искусства. Брут бежит от всего этого:
«Жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им; он пустился бежать во весь дух. Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело».
Хлебников же бежит в обратную сторону («Беглец науки лицемерья, я туче скакал напролом»). Но он чувствует, что не может оставаться единым, ему нужны «беглянки стран лицемерья»; чтобы их кликнуть, нужно слово Божие. Хлебников все время ищет его – как они называются,
Он понимает, что в ответ на рану необходимо что-то ласковое. «Игнорирование моментов интонации или экспрессии, – писал А. Ф. Лосев, – является жалким, хотя и очень упорным, остатком прежнего рационалистического подхода к языку».
«Браток» не подходит из-за [r] и другого склонения.
«У нас просто нет таких терминов, – утверждает А. Ф. Лосев, – <для обозначения вещи>, которая есть одновременно и отвлеченная идея, и мифическое существо, и физическое тело».
Однако сам-то же он в своей, эстетической, области, нашел такое сочетание слов, «совершенно необычное для западноевропейского уха», для обозначения блестящей красоты –
Может быть, потому, что «мысль изреченная есть ложь»? Но ведь Афина тоже вышла из головы – у Зевса, – но когда она облекла «текучей сущностью» Одиссея, тому ведь было не важно, ложь она или кто: