И мы пошли. Жирный чёрный ворон проводил нас насмешливым «кар-р-р-р!». Я был абсолютно уверен в том, что видел. А видел я четыре солнца. И если рубиновое и ультрамариновое уже встречались мне раньше, то обозначений для цветов ещё двух не существовало ни в одном человеческом языке.
— К Волку? — спросил бармен. Он всё так же тёр стойку всё той же тряпкой.
— К нему самому, — огрызнулся Кахваджи.
— Вижу, сам всё знаешь, — пожал плечами бармен.
Мы поднялись на пять этажей и вышли в оранжерею, разбитую прямо на крыше. Нос мгновенно наполнили запахи чёрной почвы, кремовых цветов и чего-то цитрусового. Кахваджи уверенно маневрировал промеж лиан и гигантских листьев в направлении стеклянного купола, опирающегося на самый край карниза. Вплотную к куполу стоял высокий человек в кофейной жилетке поверх молочной рубашки-поло и белоснежных гетрах.
— Вы прибыли, как я и ожидал, — голос его был мягок на ощупь, но твёрд внутри. Жутковатое сочетание. Память мгновенно подкинула образ товарища Суртова.
— Ты всегда ожидаешь, так что не надо тут антимонию разводить, — связки Кхандо вибрировали, озвончая, кажется, даже гласные.
Человек повернулся. Я узнал его. Последние два дня я стабильно видел его пивничающим на первом этаже «Забоя». Одноглазый во главе стола.
— Господин комиссар. Господин городовой, — человек кивнул каждому из нас. — Полагаю, вы из-за небольшого недоразумения недельной давности?
— Да, чтоб огнежужелиц тебе в ноздрю, из-за него! — интересно, почему Кахваджи так уверенно костерил этого явно мафиозного персонажа посреди его же — эта гипотеза объясняла все наблюдения — бара?
— Осмелюсь заметить, что господин городовой на тот момент изволили пребывать в состоянии возвышенной спиртуозности. Я счёл, что господин городовой сможет ознакомиться с делом и позднее.
— Счёл ты, срамословник… Нашёл чего хоть?
Степной Волк — в том, что это именно он, сомнений у меня не осталось — с выражением глубокого сожаления склонил голову и сказал:
— Увы, внутреннее расследование столкнулось с непредвиденными… сложностями.
— Я те сложности! — Кхандо в сердцах пнул кадушку с чем-то фикусообразным.
— Я вполне осознаю серьёзность ситуации. Смею вас заверить, Народная Милиция Клора самым суровым образом покарает виновных.
— Я на это очень, — Кахваджи особо выделил это слово, — надеюсь. И требую отчёта по текущему состоянию расследования.
— Не считаю возможным ответить.
— Анус пса своего посчитай!
— Господин городовой.
— Я уже семь лет как господин городовой, дорогуша. Отчёт. Живо.
В дуэли взглядов у Волка не было шансов с самого начала: его единственный глаз был стремительно охвачен с флангов и принуждён к колебанию.
— Мокрец вёз партию «Щелей» в Хелькрай, — обволакивающая мягкость из голоса Волка пропала. — Заказ Компании, детали под неразглашением. Одну штуку у него свистнули. Вот и всё, господин городовой. Это всё, что мы узнали к текущему часу.
— Вот, молодец, — Кахваджи расплылся в ободряющем оскале. — Клор благодарит тебя. Идём, гражданин комиссар.
— Минуту, — Волк вернулся к своему обычному тону. — Господин комиссар, мы, кажется, не были представлены.
— Сехем. Тит Кузьмич. А вы?
— Меня зовут Степным Волком.
— Приятно познакомиться с культурным человеком.
— Взаимно. Прежде чем ваш спутник вынесет вас отсюда на руках, позвольте поинтересоваться, Тит Кузьмич: сколько солнц вы видите сегодня?
— Четыре. А вы?
— Три. Так странно… Позвольте предположить: третье одновременно невыносимо белое и как будто бы иссиня-фиалковое в тот же самый момент, верно?
— Именно.
— Не смею больше задерживать.
Волк кивнул на прощание и отвернулся к стеклу, отделяющему нас от пустоты над городом. Кахваджи к этому моменту уже скрылся в листве. Я спустился на первый этаж и обнаружил городового за угловым столиком. Я сел рядом.
— Наболтались, граждане упоротые? — усмехнулся Кхандо.
— О чём ты? — я упал рядом.
— Солнц два сегодня. Можешь в календаре посмотреть. Сине-красный день отмечен.
— У Волка на целом глазу искусственный хрусталик стоит.
— Чего?
— Хрусталик…
— Искусственный, это я слышал. Ты объяснить толком можешь?
Я опёрся локтями о стол и положил подбородок на замок из ладоней:
— Нет. Не уверен, что могу объяснить.
— Уж уважь нас, тупых.
— Волк… Просто он он видит немного больше, чем остальные люди. Третье солнце вот сегодня видит, например.
— Вот и я говорю: упоролись вы, — Кахваджи прищурился. — По делу идеи есть? Говорю сразу: копать на Мокреца — глушняк. Закопают нас.
— Как вы с Волком вообще в одном районе уживаетесь?
— Ну, меня тут все знают. Не сказать, чтобы уважают сильно, но слушают. Если кто совсем берега путает — я таких на место ставлю. Но вообще стараюсь без нужды не лезть. Ну, народ мне тем же и платит. И Волк в их числе. Просто все знают, кому, что, где и когда можно.
— Забавно…
Мысли потихоньку блуждали в оттенках хвойного аромата. Пусть не для всего Клора, но хотя бы для Биржи контекст определённо складывался.
— Так что делать-то будем? — честно говоря, энтузиазм Кахваджи вызывал подозрения.
— Мне нужно пять литров воды, пара ложек соли и несколько шлангов.
— Упорот?