Клоун Депрессо

Я открыл глаза, увидел оковы на рукавах в горошек. Увидел блестящую красную выпуклость пищащего шарика на кончике носа.

И все стало ужасно ясно.

— О нет-нет-нет, — сказал я, со звоном поднимаясь. Только на колени — пока не натянулись цепи и не дернули меня назад. Я огляделся. Увидел цепи. Увидел прутья клетки.

Увидел, как отшатнулась девушка, когда я наконец посмотрел на нее.

— Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ! — завизжала она по-девчачьи, хотя на вид ей было по меньшей мере тридцать.

— Нет-нет-нет! — закричал я в ответ. — Харе! Вы что, прикалываетесь? В смысле, я-то какого вам сделал?

— О, ты знаешь, что ты сделал!

— Я ни хрена не делал, дамочка! Я катаюсь на одноколесном велике! В меня бросаются пирогами! Я раздаю шарики детишкам! И не страшные шарики! Самые обычные!

— Джерри? — пискнула она, ее взгляд метался по всей комнате, избегая меня.

— Да я тебе говорю, если ты работаешь в «Уолмарте», я меньше тебя зарабатываю! Я ничего не могу! Моя жизнь — говно!

— Джерри! — уже панически.

— В смысле, господи! Да я только среднюю школу закончил, когда ты посмотрела «Оно» по Кингу или что там! Да ты меня послушай: ЦИРКОВЫЕ КЛОУНЫ ПРОСТО ЛЮДИ! Мы просто вас смешим! Это работа такая, бляха-муха!

Я услышал шаги по лестнице, будто два боулинговых шара катились наперегонки. На один жалкий момент я позволил себе понадеяться. Может, копы. Славный отряд спецназа, а то и три.

— ДЖЕРРИ.

— Я иду, детка! — ответил голос, который я больше всего боялся услышать.

И все. Вот тебе и надежды. Я заметил собственное отражение на оковах, сжавших мои запястья, увидел белое лицо и красные губы, собственные полные отчаяния глаза.

— Чувак! — завопил я. — ПОЖАЛУЙСТА! Бросьте! Это же всего лишь я! Мы же хотели накуриться!

Я поднял рукав, пытаясь стереть грим с щеки. Он жирно размазался.

— Видите? Это же не мое лицо!

— ДЖЕРРИ!

— Я просто человек! Да нам небось одни и те же фильмы нравятся! Смотрите! — Я растер вторую щеку до красноты, сорвал шарик с носа.

Джерри на бегу ворвался в клетку.

А потом отрезал мне язык.

* * *

Теперь я все время плачу. Больше делать нечего. Плакать и ныть, кричать и стонать. Большую часть времени я лежу, свернувшись калачиком, пока сознание мечется, а тело трясется.

Я думаю о том, чего так и не сделал. О местах, где не побывал и уже не побываю. Девчонках, которых не поцеловал. Шутках, которые не рассказал. Травке, которую не выкурил. И так далее и тому подобное.

Иногда я беспомощно фантазирую о своем розыске. Представляю, кто меня ищет. Это самое страшное. До цирка я был никем. Такие, как я, приходят и уходят, с одной работы на другую. Однажды заявляемся на пробы. Тут пожонглировать, там смешно поскользнуться — и добро пожаловать. А дальше мы держимся в труппе столько, сколько оно того стоит, часто исчезая так же быстро, как появились.

Не говорю, что вообще никто не заметил моего исчезновения, и кто-то, может, даже скучал. Я просто говорю, велики шансы, что никто не подумал: «Кто-то похитил нашего клоуна на парковке» — и не разослал ориентировки.

От этих мыслей обреченность только глубже пускает корни.

Единственные более-менее приятные мысли — о смерти или мести.

Каждый день она приходит и встречается со своим демоном. То, что я ни фига не демон, ничего не значит. Для нее это вопрос гордости. Моя слабость делает ее сильнее.

Я ее тотем. Ее плацебо. Ее триумф воли. Я суррогат всего, что с ней случалось плохого, каждого фильма про злого клоуна, что она видела. Я корень задержки развития ее речи. Причина зарубцевавшегося шрама на душе.

И она заставляет меня расплачиваться за все сполна.

Тут вступает Джерри.

Первым делом после того, как он отрезал мой язык, Джерри пришил резиновый мячик мне на нос. «Не-а, — сказал он, ухмыляясь и втыкая иголку. — Так просто ты не отделаешься».

Затем он аккуратно зафиксировал на моих руках рыбной леской огромные мягкие перчатки в стиле Микки Мауса, осторожно, чтобы не передавить вены. Так что мои пальцы оказались погребены в четырех мультяшных, неспособные разорвать швы, дать сдачи. Или порвать мне глотку, если уж на то пошло.

Я в ее распоряжении весь день — заходит, когда захочет, между перекусами, секс-играми и реалити-шоу по телевизору, или чем она еще занимается. Насколько я вижу, из чертового дома она носа не сует.

Но ночью возвращается Джерри. А я — его хобби.

Каждую ночь после работы он тащит меня на стул.

Каждую ночь он татуирует мне лицо.

Он мог бы справиться за раз, но растягивает удовольствие. Очевидно, это его любимая часть дня. Один белый цвет занял два месяца. Три недели он корпел над губами. Теперь румянит мне щеки. И я знаю, что следующие на очереди глаза.

Каждую секунду на стуле я хочу убить его на хрен. И его, и его долбанутую подружку. Затянуть цепи на их глотках. Воткнуть иголки в глаза. Дразнить, мучать и пытать. Око за око. Нос за нос. Конечность за конечность. Клетка за клетку.

* * *