Тем временем я сру в сток в бетонном полу — последний служит мне и постелью, и домом. Джерри вырезал в моем клоунском костюме квадрат, открыв задницу. Время от времени меня окатывают из шланга. Я трясусь целыми днями, воняю плесенью и потом. Все зудит и ноет. И это не кончается.
Так что уж простите, если я, на хрен, в депрессии.
Я смотрю на корн-дог. Даже не весь зеленый. Я печально благодарю Бога, что больше не чувствую вкус. Последний раз меня кормили сахарной ватой и гравием, с таким черствым попкорном, что я доломал последние зубы.
Я думаю про себя: есть или не есть? Часть меня отчаянно хочет умереть. Забить на все. Освободиться. Реинкарнироваться в жука, собаку, дерево. Если там ничего нет, просто тьма во тьме, все равно это охренеть как круто по сравнению с ситуацией, в которой я сейчас нахожусь.
Я давно забросил надежды на рай.
Но другая часть упрямо хочет жить. Знает, что случится какое-нибудь чудо. Недогляд. Эмоциональный срыв. Откровение. Возможность. Никогда не знаешь наверняка.
Философски говоря, в своих розовых мечтах мне нравится думать, что однажды я помогу им увидеть свет. Изгнать этого идиотского клоунского демона. Прорваться через их психоз. Превозмочь страх. Указать путь к целительному искуплению.
Но в основном просто хочется оторвать их долбаные бошки и насрать в дырки.
— Я тебя не боюсь, — твердит она ежедневно, как мантру.
«О, а очень зря», — думаю я все чаще и чаще.
Постепенно я становлюсь их демоном.
Так-то и рождаются страшные клоуны.
Перевод — Сергей Карпов