Клоун. История одной любви

— Ничем! «Есть вещи, которые нужно просто принять», — пропищал он, пытаясь спародировать Динку. — «Некоторые обстоятельства нам не по зубам. Это так же невозможно, как тебе вернуться под купол…» — и резко замолчал, потому что его внезапно торкнула совершенно дикая, шальная, безумная мысль.

Когда пауза слишком затянулась, Ева с тревогой наклонилась и заглянула ему в лицо.

— Ты там заснул, что ли?.. Макар!

Он поднял на нее глаза, горящие лихорадочным огнем.

— Она сказала, — повторил он, — что быть вместе для нас так же невозможно, как мне — вернуться в воздушную гимнастику.

— И?.. Прости, я что-то потеряла мысль, — похоже, Ева уже и сама начала жалеть о том, что заглянула к нему — надо было выбрать более удачное время.

— И-и-и… если я вернусь под купол… она тоже вернется. Ко мне! — выпалил Макар.

Ева покрутила пальцем у виска.

— Прости, но это какой-то пьяный бред. В нем совершенно нет логики.

— Ну как же! Как ты не понимаешь! — горячо возразил он, торопясь и сбиваясь. — Я просто докажу ей… хочу доказать, что невозможное возможно.

— Ну ты прямо Дима Билан,[21] — усмехнулась Ева. — Макар, не дури. Иди и ложись спать, отдохни хорошенько, тебе завтра в цирке надо быть, забыл?

Но он уже вскочил на ноги, воодушевленный и загоревшийся.

— Макар?.. — подозрительно протянула Ева. — Ты что, серьезно это все? Не будь идиотом, а! Даже думать об этом не смей, не сходи с ума, слышишь?!

Но он уже ничего не слышал. Все его мысли сейчас сосредоточились на одном… Смешно, но в данный момент ему действительно казалось, что это самый очевидный и простой выход из ситуации. Возможно, будь он трезвым, эта идея даже не пришла бы ему в голову. Но сейчас… сейчас он не мог думать ни о чем другом.

Поняв, что его намерения весьма серьезны, Ева закричала:

— Ты что, совсем больной?! Тебе нельзя после травмы… забудь об этом!

— После травмы уже сто лет прошло, — отмахнулся он.

— Ну и что? Все равно жизнью рисковать… и ради чего? То есть, ради кого? Ради этой твоей… Динки? — она выговорила ее имя с плохо скрываемым отвращением. — Я понимаю, что у тебя от нее совершенно башню рвет, но какие-то остатки здравого смысла все-таки должны сохраниться!

— Спасибо, что беспокоишься, — Макар ненавязчиво подтолкнул Еву в сторону входной двери. — А сейчас мне нужно остаться одному.

— Я уверена, что она тоже была бы против, если бы узнала! — в отчаянии Ева прибегнула к последнему аргументу. — И когда она говорила про твою невозможность вернуться в профессию, то вовсе не собиралась тебя подначивать. Макар, ну включи мозги! Хочешь покалечиться или вообще, не дай бог, погибнуть?

— А это уже моя забота, — заявил он, не слишком-то вежливо выставляя Еву за порог и захлопывая за ней дверь.

* * *

Один из лучших нейрохирургов Москвы, Семен Аксельрод — обычно выдержанный и спокойный — орал сейчас в своем кабинете так, что его слышали не только во всей клинике, но и, вероятно, за ее пределами. Гнев его был обращен на Макара, который чуть свет выдернул доктора из теплой постели в его законный выходной и буквально вынудил приехать в клинику, чтобы «проконсультироваться по жизненно важному вопросу».

— Я вот этими самыми ручками твою переломанную спину чинил! — неистовствовал Аксельрод, тыча Макару под нос свои худощавые нервные руки с длинными и гибкими, как у пианиста, пальцами. — А ты хочешь все пустить псу под хвост? В благодарность за мои труды?!

— Я вам очень благодарен, Семен Маркович, — терпеливо отвечал Макар, стараясь не поддаваться эмоциям, иначе они орали бы друг на друга сейчас вместе.

— Мне кажется, ты не осознаешь до конца, из какого дерьма мы тебя вытащили десять лет назад! — бушевал Аксельрод. — А я ведь еще помню, как твоя мать умоляла поставить тебя на ноги. Плакала тут у меня — в этом самом кабинете, на коленях просила…

— Вы хотите, чтобы я тоже встал на колени? — кротко поинтересовался Макар.

— Да что ты клоуна из себя корчишь?! — взревел Аксельрод.

— Вот и я тоже считаю, что клоунада — не мое, — подхватил Макар. — А ведь столько лет на нее угрохал… Послушайте, я просто хочу точно знать, что мне конкретно можно, а что нельзя. Без общих фраз и всей этой… патетики.

— В воздушной гимнастике тебе нельзя вообще ничего! — отрубил собеседник.

— Но почему? — искренне удивился Макар. — Я же и сейчас выхожу на манеж, выполняю какие-то не слишком сложные трюки, только не в воздухе. А теперь я готов работать наверху. Хочу поставить номер.

— «Хочу поставить номер наверху…» — ехидно передразнил его Аксельрод. — Ты не понимаешь, что этот номер, скорее всего, станет последним в твоей жизни? Ты после него можешь вообще никогда не встать. Хотя, возможно, тебе повезет и ты сдохнешь сразу, — жестко и безжалостно припечатал он. — Отличное шоу получится. Грандиозное самоубийство на глазах у сотен зрителей…

Но Макар не боялся слов. Ему сейчас нужны были только факты.