Клоун Шалимар

Она думала о Шалимаре и заново ужасалась той легкости, с которой бросила его. Когда она уезжала из Пачхигама, никто, даже самые близкие ей люди, не догадывались, дурачки такие, о том, чт оона задумала. Никто из них не попытался ее спасти от себя самой, и она никогда им этого не простит! Идиоты они все! А самый большой идиот — ее муж. Ее отец — идиот номер два, да и все остальные ненамного от них отстали. Даже после того как Химал и Гонвати вернулись в Пачхигам без нее и пошли разговоры, клоун Шалимар продолжал слать ей письма, полные доверия, полные призрачных теней убитой любви. «Я дотягиваюсь до тебя, не касаясь, точно так же, как в старые времена на берегу реки. Знаю, ты идешь за своей мечтой, но мечта всегда будет возвращать тебя ко мне, — писал он. — Если американ тебе помогает, ну и ладно. Люди говорят плохие вещи, но я знаю — сердцем ты чистая. Я сижу и жду, любимая, твоего возвращения».

Обливаясь потом, она лежала на постели, скованная цепями рабского одиночества, и всё рвала и рвала его письма на мелкие клочки. Письма. Унижение для того, кто их писал, и для той, кому они были адресованы, они не имели права на существование, их нельзя было посылать! И мысли, в них высказанные, не должны, не должны, не должны были бы возникнуть в голове нормального мужчины! Так мог думать лишь малодушный, человек без чести, и это ее позор, что она была с ним связана когда-то!

Клочки бумаги падали из ее влажной от пота, вялой руки и, как снежинки, ложились на пол. Да и все, что в них содержалось, имело для ее теперешней новой жизни такое же значение, как прошлогодний снег. Ничего себе муженек у нее оказался, вот уж действительно клоун! Кинулся ли он в столицу, кипя гневом, как один из героев старины — Туглак, или Хильджи, или тот же бог Рама? Послал ли на поиски своей Ситы кого-нибудь вроде вождя обезьян Ханумана, перед тем как самому отбить ее у американского Раваны? Так нет, только вздыхает, глядя на ее фотографию, да роняет слезы в воды дурацкой речки, как никчемный простофиля, покорившись судьбе, — настоящий трус-кашмирец, готовый дать растоптать себя всякому, у кого есть к этому охота. Чокнутый дурачок, он поссорился с братом Анисом, так у того по крайней мере хватило дерзости заняться настоящим мужским делом и подорвать то, что не нужно их Долине. Ведет себя как дрессированный пес, разыгрывает всякие сцены, заставляя смеяться зрителей, а сам никакого понятия не имеет, как должен поступать настоящий мужчина в реальной жизни…

Ей вспомнилось, как в их первую ночь на лесной поляне он, задыхаясь от любви, пригрозил, что найдет и убьет ее и ее детей, если она когда-нибудь сделает то, что она недавно столь подло осуществила. Да, чего только не говорят мужчины, добиваясь своего! Слабак, индюк надутый, дурак набитый! На его месте она сама бы себя порешила и сдохла бы в канаве как собака, чтобы другим неповадно было так позориться!

Письма приходить перестали. Зато каждую ночь он являлся к ней во сне сам: шел по натянутой как струна проволоке, взлетал в воздух, словно с трамплина, и кувыркался, представлял древесную лягушку, вместе с братьями прыгая по проволоке на корточках; поскальзывался на воображаемой банановой кожуре, в притворной панике беспорядочно размахивал руками, после чего, словно бы не удержавшись, стремительно летел вниз, что всегда вызывало у публики смятение и восторг. Во сне и она восхищенно улыбалась, глядя на его неподражаемые, гениальные трюки, но стоило ей проснуться — и улыбка тут же гасла.

Одним словом, она никак не могла выкинуть из головы своего одураченного мужа, а поскольку говорить с любовником-американцем о чем-либо важном лично для нее не представлялось возможным, она вместо этого стала говорить с ним о Кашмире. Когда она произносила «Кашмир», то про себя подразумевала мужа, и эта уловка позволяла ей вслух говорить о любви к тому, кого она предала, с тем, с кем вступила в предательский сговор. Со временем она стала говорить о своей любви к закодированному «Кашмиру» все чаще, не вызывая этим ни малейших подозрений, — разве что иногда путалась в местоимениях, употребляя вместо неодушевленного притяжательного местоимения одушевленное. Говорила о егогорах, егодолинах, егосадах, егоручьях, егоцветах, егорыбе. Любовник-американец явно был слишком глуп, чтобы разгадать, что это за код, и приписывал ее оговорки недостаточному знанию английского. Правда, от него не укрылась горячность, с которой она говорила о «Кашмире», и страстность ее обвинений кашмирцев в пассивности и трусости перед лицом всех издевательств глубоко его тронула.

— Скажи, милая, когда ты говоришь о чинимых там злодеяниях, кого ты имеешь в виду? Вооруженные силы Индии? — спросил он, склоняясь над нею, проводя рукою по спине, целуя голое бедро, лаская сосок. Она тут же решила, что словосочетание «Вооруженные силы Индии» можно в ее случае вполне соотнести с личностью самого посла, что военная оккупация Долины индийскими войсками очень даже подходит в качестве кодового названия для захвата ее тела американцем.