Клоун Шалимар

— Захочешь в Басилан, — сказал он, — позвони вот ему, он всё устроит быстро и надежно. Наш брат Рамзи уже согласился к нам присоединиться. Фондов поддержки у нас полно.

Имя на клочке бумаги, сунутой ему филиппинцем, Шалимару ни о чем не говорило, однако вскоре, когда новости о рейдах, взрывах и захватах заложников «Меченосцами» облетели весь мир, беспроволочный телеграф подполья заработал на полную мощность и стали всплывать имена. В качестве одного из спонсоров «Меченосцев», к примеру, упоминали Мохаммеда Джамала Кхалифу, двоюродного брата шейха Усамы, создателя большой сети исламских благотворительных организаций на юге Филиппин. Подозревали, что возможными каналами снабжения группы деньгами являются и ливийские благотворительные организации в том же районе, хотя сам президент Ливии Каддафи на словах осудил деятельность боевиков Абу Сайяфа. Наряду с именем Абу Сайяфа в тексте тех же сообщений замелькали имена и других видных политических фигур Малайзии. Телефонный номер и имя на клочке бумаги у Шалимара тоже были малайзийские, но в прессе это имя не появлялось. Разумеется, сама записка просуществовала не более часа. Запомнив имя и телефон, Шалимар немедленно сжег ее.

Братья Гегру тоже давно покинули лагерь. Идеи националистической борьбы, которые пропагандировал «Фронт», никогда не вызывали у них большого энтузиазма, и Талиб — перед своим отбытием — успел подключить их к деятельности наиболее «афганской» из новоиспеченных групп, именовавшей себя «Лашкар-е-Пак», то есть «воинство чистых», сокращенно ЛЕП. Группа была создана для выполнения задач как политического, так и морально-этического толка. За месяц до возвращения Шалимара в лагерь номер двадцать два братья Гегру приняли участие в рейде ЛЕПа на деревню Хает в округе Раджоури на объединенной территории Джамму и Кашмир. Сначала в селении появились плакаты, призывавшие всех женщин-мусульманок надеть чадру и неукоснительно соблюдать в одежде и быту принципы, утвержденные Талибаном для жителей Афганистана.

Кашмирки, в большинстве своем не носившие чадру, проигнорировали эти призывы. В ту же ночь отряд карателей, в котором были братья Гегру, напал на деревню. Они вломились в дом Мохаммеда Саддика и убили его двадцатилетнюю дочь Носин Каусар. В доме Халида Ахмеда они обезглавили двадцатидвухлетнюю Тахиру Парвин, у Мухаммеда Рафика убили юную Шехназ Актар; в своем собственном доме была также убита сорокатрехлетняя Джан-бегум.

В последующие за этой расправой несколько месяцев группа совсем обнаглела и распространила свою активность на район Сринагара. За несоблюдение предписанной исламом формы одежды женщинам-учительницам плескали в лицо кислотой; постоянные угрозы расправы вынудили кашмирок надеть чадру, которую гордо скинули когда-то их матери и бабушки. Летом 1987 года плакаты ЛЕПа появились наконец и в Ширмале. Женщинам и мужчинам отныне запрещался совместный просмотр телевизионных передач. Это было заклеймено как деяние, противное Всевышнему.

Мусульмане не должны были отныне сидеть рядом с хинду, и, разумеется, всем женщинам-мусульманкам было велено закрыть лица. Хасина Ямбарзал пришла в ярость.

— Сорвите все эти плакаты и объявите, что все будет идти как обычно, — велела она сыновьям. — Я не собираюсь смотреть телевизор через дырку в покрывале в палатке, где одни женщины. Не нужна мне свобода, которая все одно что тюрьма.

Последнее представление труппы народного театра бханд патхерсостоялось в начале следующего года, когда открылся туристический сезон и началось национальное восстание в Кашмире. Семидесятишестилетний Абдулла Номан привез своих актеров в Сринагар, чтобы сыграть спектакль перед индийскими и иностранными гостями Долины, от которых главным образом и зависело благосостояние жителей Пачхигама. В его труппе больше не было звезд. Не было Бунньи, которая своим танцем в роли Анаркали заставляла замирать от восторга сердца зрителей; не было клоуна Шалимара с его потрясающим талантом канатоходца, работавшего без сетки на головокружительной высоте; да он и сам с великим трудом вытаскивал и удерживал в скрюченных ослабевших руках тяжелый королевский меч. У нынешних молодых людей головы были заняты совсем другим, и их пришлось долго уговаривать принять участие в спектакле. Их хмурые лица и скованные движения оскорбляли вкусы знатоков древнего искусства. Наблюдая за ними во время репетиции, Абдулла лишь горестно вздыхал. «Поломанные спички, которые хотят представиться могучими деревьями! Кого может увлечь подобное исполнение? — уныло говорил он себе. — Нас закидают гнилыми фруктами и погонят со сцены!» Он заранее извинился перед своим семидесятилетним покровителем и прославленным мастером садового дизайна, советником по культуре Сардаром Харбаном Сингхом. В течение многих лет тот оказывал труппе всяческую поддержку и даже теперь, после выхода на пенсию, уговорил своих молодых преемников, относившихся к старинным видам ремесел и искусств с таким же пренебрежением, как молодые пачхигамцы, давать время от времени подзаработать актерам народного театра.