В то черное лето яблоки в садах Пьярелала Каула уродились горькими и несъедобными, но персики у Фирдоус были, как всегда, сочные и сладкие. У пандита шафран вырос бледный и мелкий, а мед в ульях Абдуллы был даже вкуснее обычного. Это не поддавалось логическому объяснению, но когда Пьярелал услышал по радио, что застрелен самый уважаемый кашмирский пандит Тикалал Таплу, смысл этих вещих событий сразу прояснился. «Во времена изувера Сикандера Бат-Шикана, — сказал он своей дочери, обитавшей в лесной хижине гуджарки, — притеснения, чинимые мусульманами над хинду, сравнивали с налетом туч саранчи на беззащитные поля. Боюсь, в сравнении с тем, что ожидает вскоре всех нас, события прошлого покажутся детской забавой. Теперь, когда погублено все, что было мне дорого, я готов принять смерть, но все же буду пытаться выжить ради того, чтобы защищать тебя от мужа, хотя нам обоим жизнь уже ни к чему».
Радикалы партии «Джамаат-и-ислами» изобрели для кашмирских пандитов новые прозвища: теперь их именовали не иначе как
Спустя всего несколько дней в дистрикте Анантанаг началась ничем не спровоцированная, стихийная кампания преследования пандитов: их выгоняли из домов, отбирали деньги, грабили и разрушали их храмы, подвергали избиению и надругательству членов их семей. Это продолжалось целую неделю. Многие бежали, бросив всё. Исход брахманов из Кашмира начался.