Клоун Шалимар

Он полагал, что актерский коллектив деревни явно недооценивает его хореографические способности и что он может подпрыгивать и крутить пируэты не хуже любого профессионала. Абдулла Номан, правда, мягко, но решительно объяснил ему, что публика еще не готова к лицезрению подпрыгивающего гиганта, и потому Большой Мисри вынужден был удовлетворять свою страсть к высокому искусству без широкой аудитории, наедине с самим собою. При этом он часто танцевал с закрытыми глазами, представляя себе восхищенные лица зрителей, которых был лишен. В свой последний день жизни он прыгал и кружился в тяжеленных армейских ботинках, когда вдруг услышал насмешливые хлопки. Он открыл глаза и, увидев обвешанных оружием братьев Гегру, понял, что его час настал. За голенища высоких ботинок у Большого Мисри всегда было всунуто по ножу, поэтому он упал на одно колено и стал просить о пощаде самым что ни на есть жалким, дрожащим голосом. Как он и рассчитывал, это вызвало у братьев приступ безудержного веселья. «Я мог бы стать не только великим танцором, но и актером», — промелькнуло у него в голове, и в тот же момент, пока братья сотрясались от хохота, он выхватил оба ножа и метнул их. Абдулкаламу нож вошел в горло. Аллауддину — в левый глаз, они свалились с лошадей, и дальнейшие события развернулись уже без их участия. При виде поверженных братьев ошеломленный Аурангзеб едва не позволил задушить себя. Великан Мисри совершил свой самый длинный в жизни прыжок, и его простертые руки уже готовы были сомкнуться на горле последнего из Гегру, когда тот выпустил сразу две очереди из АКМ-47 прямо ему в лицо. Плотник был уже мертв, когда, падая на Аурангзеба, сшиб его на землю и сломал его хилую шею. Тою же ночью, когда мертвого Мисри обнаружили лежащим поверх тела Аурангзеба, словно они были любовниками, совершившими акт добровольного ухода из жизни, а рядом еще два трупа, Зун Мисри поднялась на горный луг возле Кхелмарга, подошла к его краю, где росла единственная на всем высокогорье роскошная чинара, и повесилась. Ее нашла Бунньи Номан и сразу поняла смысл этого своеобразного прощального послания своей лучшей подруги: всех их ждет последняя беда, и пощады не будет никому.

Раздумывая о том, что скоро ему стукнет пятьдесят девять, генерал Хамирдев Сурьяван Качхваха наконец осознал, почему он до сих пор не женился: все дело в том, что вот уже почти тридцать лет место его жены занимал Кашмир. Больше чем полжизни он отдал этой неблагодарной, коварной стране-горбунье, для которой неверность была делом чести, а неподчинение — стилем жизни. Это был брак без любви. Терпение его лопнуло. Пора с ней покончить раз и навсегда. Пора показать этой мрази, кто в доме хозяин. И развестись.

Грядущая война с мятежниками, разумеется, исключает всякое проявление благородства духа, продолжал размышлять генерал Хамирдев Сурьяван Качхваха. Настоящий солдат, разумеется, предпочитает войну справедливую, насколько это вообще возможно. Предстоящая война обещала рукопашный бой со всяким отребьем, и вряд ли она могла потешить душу воина. Генералу теоретически претили грязные войны, но когда твой враг — террорист, о чистых руках думать не приходится, с чистыми руками его не одолеешь. Неприятно драться без перчаток, но тут не до них, и Кашмир не королевский боксерский клуб, соблюдение правил тут неуместно. Эти доводы он не раз приводил политикам наверху. Он говорил, что если ему будет позволено действовать без перчаток, если его ребятам будет дано право прекратить телячьи нежности и всякие антимонии и обрушиться на мятежников с применением всего доступного арсенала средств и методов, то он гарантирует полную зачистку, он возьмет этот мятеж за яйца и сожмет так, что у того из глазниц кровь брызнет.

Долгое время политики на это не решались и не говорили ни «да» ни «нет». Теперь, похоже, дело сдвинулось с мертвой точки. Природа политического руководства претерпела изменения. Новая система оценок нашла мощную поддержку среди интеллектуальной элиты и финансовых воротил. Теперь в ход пошла идея о том, что «классический» период существования ислама в Индии был губительным, он стал для страны национальным бедствием, и это многовековое недоразумение надлежало срочно исправить. Влиятельные интеллектуалы заговорили о новой волне пробуждения культурного потенциала в народных массах, исповедовавших индуизм. Финансовые воротилы стали в массовом порядке вкладывать деньги в создание новой системы, где веротерпимости уже не было места. У политиков высшего уровня это встретило полное понимание. Введение президентского правления давало силам внутренней безопасности неограниченную власть. Отмена обычной процедуры рассмотрения уголовных дел освобождала их, а также и военных от всякой ответственности за действия, предпринятые в ходе выполнения ими долга. Что входит в понятие «долг», не уточнялось, поэтому при желании сюда можно было отнести все что угодно, в том числе уничтожение личного имущества, пытки, изнасилования и убийства.