Клоун

— Конечно, нет! Если Марта и Дэвид устраивают вечеринку, то устраивают на славу. Часть гостей наверняка останется до завтрака.

— Вы говорили, что вашего супруга мог ненавидеть практически любой человек?

— Знать Людвига Яноса означает ненавидеть Людвига Яноса! — Она посмотрела на меня, прищурив глаза. — А почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что я должен выяснить, кто его убил, — буркнул я в ответ. — Вы не можете сказать… может быть, кто-нибудь особенно ненавидел его?

— Конечно, могу! — Она очень мило улыбнулась. — Больше всех на свете ненавидела его я.

— Может быть, еще кто-нибудь?

— Сомневаюсь. Впрочем, я не знаю.

— А как обстоят дела с его первыми женами?

— Одна из них вот уже пять лет живет в Европе, — ответила она. — Другая умерла. Упала с двенадцатого этажа отеля, когда отдыхала на курорте. Вернее сказать, не упала, а сама выбросилась… И все отлично понимали, почему она это сделала. Наверняка Людвиг довел ее до сумасшествия. Но когда его вызвали в суд, он привел с собой какого-то выдрессированного психиатра, который заявил суду, что его жена страдала манией преследования… Нет, лейтенант. — Нина Янос покачала головой. — Если говорить о его женах, то убить его могла только я. Но, с другой стороны, я тоже не могла этого сделать, поскольку у; меня имеется бесспорное алиби.

— Как зовут его адвоката?

— Джил Хиланд, — ответила она. — Ужасно противный человек.

— А кто возьмет бразды правления в его фирме теперь, когда он умер? — спросил я.

— Я знаю только одного из его служащих, — со скучающим видом ответила она. — Этого человека зовут Элтон Чейз. Тоже ужасно противный субъект. Людвига окружали подонки. Нормальные люди не хотели у него работать.

Она одним махом опустошила свой стакан, вяло бросила его на ковер и зябко повела плечами.

— А вы уверены, что он мертв, лейтенант? Я спрашиваю об этом только потому, что Людвиг способен на любую шутку, даже самую безвкусную, лишь бы только вдоволь посмеяться… Сперва притворится мертвым, а потом вдруг окажется у меня в кровати, живой и невредимый.

— Смею вас заверить, что он мертв, — ответил я. — И труп его сейчас находится по дороге в морг.

— Только тщательно запирайте там все двери на засов, — неразборчиво пробормотала она. — От моего муженька можно ожидать всего, чего угодно. Я ему не доверяю.

— А вы не боитесь остаться здесь ночью совсем одна? — поинтересовался я. — Может быть, позвоните какой-нибудь приятельнице и попросите ее приехать к вам?

— Нет, нет! Мне никого не нужно, лейтенант. Не хочу разыгрывать безутешную вдову и выслушивать слова соболезнования и утешения. Еще две-три порции коньяка, — и я блаженно усну прямо здесь, посреди гостиной.

— А почему бы вам не переспать ночь в кровати, как обычно?

— На что вы, собственно, намекаете, лейтенант? — Она хихикнула, но потом лицо ее снова стало серьезным. — В кровати?.. В его кровати?.. Идти в его кровать, где я провела с ним эти ужасные полтора года?.. Вы, должно быть, совсем сошли с ума, мой дорогой лейтенант!

— Может быть, вы и правы, — заметил я. — Ну, ладно, всего хорошего! Если вспомните вдруг что-нибудь, что может помочь в нашем расследовании, позвоните мне, пожалуйста.

— Этого вы вряд ли дождетесь, — сказала она без обиняков. — Дело в том, лейтенант, что я целиком и полностью на стороне убийцы, и очень надеюсь, что вы его никогда не поймаете. Я даже искренне считаю, что он заслужил орден.

— Скажите, а зачем вашему супругу понадобилось надевать этот клоунский наряд? — спросил я. — Он что, очень любил переодеваться?

— Возможно, — сухо заметила она. — Но со мной он не делился по этому поводу… Как бы то ни было, он и без грима выглядел, как клоун… — Она внезапно к чему-то прислушалась. — Вы слышите, лейтенант?

— Конечно, — ответил я. — К дому приближается машина. Может быть, это кто-нибудь из Шепли едет сюда, чтобы осведомиться о вашем самочувствии?

— Нет, это не Шепли. Это, наверное, еще какой-нибудь наряд полиции, — со вздохом сказала она. — О чем мы говорили?.. Ах, да! Я уже ответила на ваш вопрос: о его пристрастии переодеваться я не имела представления… Из всех его слабостей, касающихся его внешности, я знала только одну: он часто подкрашивал себе виски, чтобы скрыть седину.

— Что скрыть? — переспросил я, занятый своими мыслями.

— Седину! — раздраженно повторила она.

Шум машины внезапно стих перед самым домом, и я непроизвольно ждал, что сейчас раздастся звонок в дверь.

— Седину на парике? — переспросил я озадаченно. — Зачем же ему это надо было?

— Вы, наверное, немного не того, лейтенант? — Она как-то неуверенно посмотрела на меня. — А может, вам просто нужно еще выпить? Я бы тоже немного выпила… Принесите же чего-нибудь!

— Но он же был совершенно лысый! — воскликнул я. — У него не было на голове ни единого волоска! И на висках тоже! Что же он подкрашивал?

Она нервно замигала глазами.

— Что?.. Кто был лысым?

Дверь в комнату с шумом распахнулась, и в нее ворвался плотный высокий человек. Лет сорока, с густыми темными волосами и пышными усами. Глаза у него были холодные и серые, брови густые и черные.