Клоуны и Шекспир

«Старикан, наверное, и является кровожадным герцогом Альбой», – предположил Леонид. – «Что можно сказать про него? М-м-м…. Слегка сутулый. Длинная-длинная шпага в ножнах на левом боку. Благородная седина, частично спрятанная под чёрной широкополой шляпой. Орлиный нос с характерной лёгкой горбинкой. Коричневатое худое лицо покрыто густой сетью глубоких морщин. Тёмно-карие равнодушные глаза с лёгким налётом вселенской скорби. Типичный идейный аскет, короче говоря…. Ох, уж, эти аскеты! Зачастую под маской аскетизма прячется самый натуральный и махровый фанатизм…. Его спутники? Ничего особенного. Девица – явная вертихвостка и профурсетка. Епископ? Обыкновенный средневековый епископ, так его и растак…».

Старик, состроив бесконечно-кислую гримасу, уселся в центральное кресло. Остальные гости, уважительно выждав с полминуты, оккупировали боковые.

– Кончайте, разгильдяи, пялится на помост, – рассерженной гадюкой зашипел Даниленко. – Проходим в шатёр. Быстрее. Переодеваемся, родные. Переодеваемся…

Вскоре зазвенел-забухал городской колокол. А когда он замолчал, трескучий густой голос Альбы, полный бесконечного презрения к окружающему Миру, велел:

– Начинайте, комедианты!

Они и начали. Естественно, с усердием и прилежанием.

Впрочем, к Лёньке это не относилось, так как ему досталась крохотная эпизодическая роль, играть которую предстояло уже в самом финале действа. То бишь, роль – «Статуи командора».

Оставалось лишь одно: наблюдать за представлением через узкую щель в полотнищах шатра, попивать – прямо из баклаги – сухое винишко и терпеливо ждать.

Спектакль, тем временем, шёл своим чередом.

Дон Гуан и его верный слуга прибыли – якобы – к городским воротам.

– Дождёмся ночи здесь? – принялся излагать Тиль, выряженный в дворянские одежды и кудрявый, слегка рыжеватый парик. – Ах, наконец, достигли мы ворот Толедо! Скоро полечу я по улицам знакомым, усы плащом прикрыв, а брови – шляпой…

Потом, естественно, он начал вспоминать женщин, соблазнённых когда-то. Вернее, только некоторых из них:

– В июле – ночью – странную приятность я находил в её печальном взоре и помертвелых губах. Это странно…. Ты, кажется, её не находил красавицей? И точно, мало было в ней истинно прекрасного…. Глаза. Одни – глаза…

Людвиг и Томас оперативно натянули – между сценой и зрителями – высокое чёрное полотно. Последовала смена декораций.

По безымянной улице Толедо шагали дон Гуан и его ветреная подружка Лаура (мадам Герда). Навстречу им (из-за циркового шатра), вышел некий испанский дворянин (Ян ван Либеке). Слово за слово. Короткая ссора. Дуэль. Неизвестный дворянин, «пронзённый» шпагой Даниленко, неловко упал на городскую мостовую.

– Он жив ещё? – презрительно цедя слова, поинтересовался дон Гуан.

– Ну-ну, жив, – осматривая тело, поморщилась Лаура. – Гляди, проклятый! Ты прямо в сердце шпагой ткнул. Небось, не мимо. И кровь нейдёт из треугольной ранки…

«А, ведь, Серёга на сцене – по некоторым визуальным признакам – слегка напоминает дона Фернандо Альвареса де Толедо», – смекнул Макаров. – «Та же лёгкая сутулость в облике. Характерная походка…. Ну, ухарь наблюдательный! На ходу подмётки режет…».

Он посмотрел в сторону помоста. Герцог Альба выглядел встревоженным. Сидел, неловко подавшись вперёд. А его большие костлявые ладони напряжённо, изо всех сил, сжимали подлокотники кресла.

Произошла очередная смена декораций.

Теперь подразумевалось, что действие происходит в парадной гостиной дворянского дома – высокие кувшины с цветами, столик красного дерева, стулья с резными спинками.

– Дома ли почтенный граф Эболи? – входя в гостиную, вежливо спросил дон Гуан.

– Отца нет дома, извините, – скромно потупив глаза, ответила молоденькая девушка в белом платье (Франк ван Либеке). – Присаживайтесь, сеньор. Придётся подождать…

Последовала беседа о том и о сём. Состоялось знакомство.

Вскоре Тиль (дон Гуан), не теряя времени даром, начал вешать на доверчивые девичьи уши «любовную лапшу»:

– Я только издали, с благоговеньем, смотрю на вас, когда, склонившись тихо, вы чёрные власы на мрамор бледный….

Девица, застеснявшись, покинула помещенье.

Появился её отец, граф Эболи (Ян ван Либеке, но в другом гриме). Произошла ссора. Коварный дон Гуан всадил графу в спину кинжал и отправился вслед за девицей.

Лёнька опять взглянул на помост. Лицо дона Фернандо Альвареса де Толедо (коричневое – совсем недавно), было белее качественно-накрахмаленной простыни.

Театральный акт завершился. Ему на смену пришёл следующий. В дело вмешались благородные монахи-францисканцы. Смена декораций, другая…

Наконец, пришла очередь Макарова – блеснуть театральным мастерством и талантом.

Он, стараясь не лязгать старыми и ржавыми рыцарскими латами, напяленными на него шустрой Гердой, вышел – под защитой чёрного полотна – из шатра на сцену и забрался-взгромоздился (не без труда), на деревянную тумбу, изображавшую могильную плиту.

Полотно убрали. К тумбе приблизился Тиль. Ну, и поехали – в полном соответствии со сценарием:

– Все кончено. Дрожишь ты, дон Гуан. – Я? Нет. Я звал тебя и рад, что вижу.