Обессиленный мустанг рухнул, удары стреноженного сердца гулко отдавались в тишине.
— Сердечко-то болит? — участливо поинтересовался Гудков.
Мустанг кивнул.
А Гудков уже набрасывал узду:
— Под левую лопатку отдает?
— Отдает, — эхом отозвался мустанг.
— Вот и у меня так же…
Мустанг совершенно человеческим взглядом, с интересом посмотрел на Гудкова:
— А вы что принимаете?
— А вы?
— Я…
— И я…
Спустя час качающейся походкой ковбоя гудков вышел из кабинета. Он был без хлыста, крупные капли пота блестели на лбу. Сотни пар глаз устремились на него:
— Ну как? Как он?
— Будем жить! — коротко бросил Гудков и пошел к своему коралю на третьем этаже Горстройпроекта…
Круиз
Подходит август месяц, пора с семьей в отпуск ехать, а куда — решить не могу. Дочка говорит:
— Поедем в круиз.
— Это где? — спрашиваю я. — Мисхор знаю, Круиз — первый раз слышу.
Дочка объясняет, что круиз — это морское путешествие на теплоходе по маршруту Одесса — Батуми — Одесса.
«Места неплохие, — думаю я. — но что-то слово «круиз» мне не очень нравится — не совсем понятное и даже подозрительное».
А дочка не унимается: поедем, поедем, мол, такое путешествие, что закачаешься!
Жена дочке поддакивает. В результате поехали. И прямо скажу — качало меня только два раза: когда билеты брал и на обратном пути под Новороссийском. А остальное время больше трясло и в основном нервировало.
Началось с посадки. Поднимаемся мы по трапу на теплоход, тут подходит к нам симпатичная девушка и говорит:
— Здравствуйте. Я вас провожу в каюту.
— Кого — вас? — спрашиваю я.
— Вас.
— А вы знаете, кто мы?
— Знаю. Вы пассажиры нашего корабля.
— Ха! А может, мы жулики какие или проходимцы? Почему вы у нас не спрашиваете документов?
— Зачем? У вас есть билеты. Разрешите я вас провожу в каюту.
— А это к чему? Мы что, маленькие? Сами найдем! — сказал я, взял у девушки ключи и пошел искать каюту. Полчаса проходил. Наконец нашел. Жарища невыносимая.
— Открой окно, — говорю я дочке.
— Не окно, а иллюминатор, — говорит она. — Но он вряд ли поможет. Лучше включу кондиционер.
— Что?! — засмеялся я. — Он же не работает!
— Почему? — удивляется жена.
— А потому, что ты никогда в поездах не ездила, ничего не знаешь.
Дочка поворачивает какой-то регулятор, под потолком что-то зашумело, и потянуло прохладой.
— Вот те на! — говорю я вслух. — Работает! Да еще как! Застудить может!
— Тогда включим горячую кондицию, — говорит дочка, поворачивает регулятор в другую сторону, и чувствую я — действительно идет теплый воздух.
Меня от этого даже передернуло.
— Хватит, — говорю я. — Идем завтракать. Посмотрим, какие у них там кондиции.
Садимся за столик. Ждем. Пять минут. Десять.
— Ну вот, — говорю я дочке, — где официанты? Нету!
— И не будет, — говорит она. — пока холодные закуски не съешь, они не подойдут.
Смотрю я на стол, а там творог с сахаром, сыр с маслом, шпроты с луком…
— Зато горчицы нет! — говорю я.
— Вот, — подает дочка.
— А где перец?
— Вот.
Не успел я съесть закуски, уже горячее несут. Потом кофе с булочкой.
— Куда спешите? — говорю я официантке. — Не горит же?!
— Горит, — отвечает официантка. — Сегодня солнце жаркое. Не пропустите ультрафиолетовые лучи.
— Да, — говорит жена, — сейчас самое полезное солнце. Пора идти загорать.
— Можно, — согласился я. — Пойдем на пляж.
— На какой еще пляж? — говорит дочка. — Там не протолкнешься. У нас на корабле есть свой бассейн. И вокруг стоят шезлонги.
«Шезлонги, — думаю я. — Снова какое-то странное слово, и не наше*.
— Пойдем на пляж, — заупрямился я. — Не сахарная. Протолкнешься. В тесноте не в обиде.
А жена — за дочку:
— Зачем в тесноте, когда можно без!
Потащили они меня к бассейну, лег я на этот самый шезлонг. Удобно. Спина не болит, как от лежака. Вокруг никого. Благодать. Но непривычно. Как-то не по себе. Нервничаю. Ворочаюсь. Еле дождался ужина. Зашли мы в каюту переодеться. А там на столе лежит программка концерта с участием Валерия Ободзинского.
— Ура! — закричала дочка.
— Уряяя! — передразнил я ее. — Знаем мы эти авансы. Заманивают. А петь выйдет какой-нибудь Тютькин! Вот увидишь!
Сидим мы в музыкальном салоне. Так у них концертный зал называется. Зал хороший, а вот название его мне явно не по душе. Непонятное какое-то. Подходит время выступать Ободзинскому.
«Ну, — думаю, — сейчас вся их липа откроется! Такой будет салон!»
Но тут выходит конферансье и объявляет: «Выступает Валерий Ободзинский!»
Я своим ушам не верю, глазам — тоже, песни не слушаю, дождался конца выступления, подхожу к певцу и трогаю его за руку.
— Вы Валерий?
— Валерий.
— И Ободзинский?
— Ободзинский. А почему вы меня трогаете?
— Просто хочу пожать вашу руку. Здорово поете. А вы все-таки Ободзинский?
Больше он мне ничего не сказал, посмотрел как-то искоса и незаметно скрылся. Настроение у меня — сами понимаете какое. А тут еще после концерта конферансье пригласил всех в ночной бар, и нет чтобы сделать это скромно — мол, моя такая обязанность, — он вызывающе, с издевательской улыбкой, нагло сказал: «К вашим услугам ночной бар, всю ночь играет эстрадный ансамбль!»