Клуб 12 стульев

То be or not to be — that is a question! (Далее следует текст на чистейшем английском языке, который мы приводим ниже.) Досточтимый сэр! Вынужден побеспокоить Вас еще раз по безотлагательному делу. Наша семья Селимоновых доведена до крайнего отчаяния, и единственное, что нам остается, — это уповать на Ваше милосердие. Жизнь наша превратилась в сущий ад — мы потеряли всякий контакт с миром, лишены какой бы то ни было коммуникабельности с окружающими людьми. А без радости взаимного общения стоит ли жить на этом свете?.. Лишь кое-как общаемся мы с нашими соседями из смежной квартиры, но это сделалось слишком мучительно для нас. Посудите сами, что общего можно иметь с людьми, которые до сих пор не овладели дифтонгом «th» и вместо Past Perfect употребляют Past Continuous?! А нашего мальчика Николаса, хоть и учится он теперь в специализированной английской школе, учителя совсем не понимают, потому что отвечает он уроки на йоркширском диалекте. Настоящим покорнейше просим посодействовать нашему обмену в дом, жильцы которого будут соответствовать нашему культурному уровню. В противном случае мы вынуждены будем выехать в город Йоркшир, где живут такие же простые люди, как мы. с хорошим знанием английского языка.

С искренним к Вам почтением

Константин П. Селимонов, эсквайр

Ефим Смолин Мустанг

Еще не вставало солнце над прериями, еще посапывали жеребцы в корале, еще не седлал старший ковбой свою любимицу кобылу Долли, когда за тысячи километров от Дикого Запада, в Горстройпроекте, пронесся с быстротой летящего лассо слух о смене начальства…

Степан гудков стоял, чуть побледневший, широко расставив ноги в потертых джинсах, и курил. Он не замечал устремленных на него взглядов. Как всегда, когда предстояло опасное дело, он весь уходил в себя, вспоминая…

А ему было что вспомнить. О его умении укрощать начальство ходили легенды. Их было восемь на памяти Гудкова — восемь директоров, восемь «темных лошадок». И все они, словно завороженные Гудковым, быстро теряли свой норов и мирно пощипывали его сослуживцев, а он, так и не выпустив за десять лет работы ни одного проекта, ни разу не выпал из своего старого доброго седла инженера-проектанта.

Мистика? О нет! Человек в джинсах не верил ни в черта, ни в амулеты! Только расчет! Первый начальник Гудкова сбросил трех отчаянных молодцов с обветренными от бесконечных прогулов лицами. Гудков удержался — стал болеть за любимое начальником «Динамо». Со вторым он болел за «Спартака», а когда этот второй покинул высшую лигу, стал болеть с третьим…

Он умел многое такое, что не снилось даже огрубевшим в прериях ковбоям. Кто из них, способных по ржанию кобылы определить, насколько разбавлено пиво в таверне «Лошадиный зуб», мог так же, как Гудков, увлечься вместе с начальником собиранием марок или бегом трусцой? Кто мог так, как Гудков, на полном скаку примчать директору ящик пива жарким днем, ловить с ним холодной зимой рыбу на мормышку или женихов для перезревших дочерей?

Кто мог, прицелясь в игольное ушко, вышивать крестом вместе с директрисой и ловко закатывать консервные банки? Никто…

Но схватка, что предстояла ему сейчас, была ни на что не похожа. У новенького, кажется, не было никаких побочных интересов. Даже место молоденькой секретарши заняла старушка, поднимавшая телефонную трубку двумя ручонками…

Вот почему был бледен Степан Гудков. Вот почему, когда настал час схватки, сотни сослуживцев устремились к замочной скважине в двери директорского кабинета, и топот их ног напоминал гон дикого табуна… Директор посмотрел на Гудкова бешеным взглядом мустанга, потянул ноздрями воздух и поднялся на ноги. Мышцы Степана напряглись.

— Где проект? — спросил мустанг, нетерпеливо перебирая бумаги.

Осторожно, следя за каждым движением противника, Гудков протянул вперед рулон, похожий на дуло винчестера.

Мустанг дернул шеей:

— И это жилой дом? Ни окон! Ни дверей! Не дом, а огурец!

Гудков напружинился, готовый отпрыгнуть в любую секунду:

— Похоже, правда? Вы, видно, тоже консервированием огурчиков…

Мустанг взвился на дыбы:

— Еще раз спрашиваю: где окна?!

Вот она, смертельная секунда! Ошибись — и затопчет, затопчет! Уже чувствуя разгоряченное дыхание мустанга у себя над ухом, Гудков произнес сквозь зубы:

— Ну забыл. Такое горе ведь — «Спартачок»-то наш…

И снова ошибка! Мустанг пошел кругами вокруг стола, выплясывая какой-то дьявольский танец смерти:

— Прекратите делать из меня папуаса! Я в последний раз…

Но Гудков не дрогнул. Восемь лет езды на директорских шеях — о, это будет почище любого родео!

— Вы о каком папуасе? С марки Новой Гвинеи? С бубном в зубах? Я ведь тоже увлекаюсь…

Пена клочьями полетела с губ мустанга:

— Довольно! Вот ручка, бумага — пишите заявление!

Прыжок — и Гудков почувствовал себя на коне:

— Понял! Играть в слова будем? «За-я-вле-ни-е». Посмотрим, кто больше…

Мустанг задышал всей грудью, заходил по кабинету часто-часто… Человек в джинсах не давал ему опомниться, он словно слился с иноходцем, шел за ним след в след модной трусцой.

— Так, хорошо, следите за дыханием…