Клуб

На мой восьмой день рождения мама попросила родителей ребят привести их к нам в гости. Я робко сидел перед мраморным кексом, волновался и спрашивал сам себя, могут ли эти дети стать моими друзьями. После обеда мы играли в прятки. Я убежал в лес и забрался на каштановое дерево. Я был уверен, что уж там-то меня точно никто не найдет, и очень радовался этому. На дереве я просидел целый день и только к вечеру вернулся домой. Я был очень горд, что никто не смог меня отыскать, и поинтересовался у своих родителей, куда подевались все гости. Мама ответила, что мой тайник оказался слишком хорош, и взяла меня на руки. Мой тайник будет слишком хорошим всю мою оставшуюся жизнь.

Когда мне было десять лет, парни на перемене часто играли в игру с мячом, которую выдумали сами. Она была настолько грубой и тупой, что выдумать ее могли только либо умалишенные, либо дети. Задача состояла в том, чтобы пронести мяч на другую половину поля, при этом разрешено было всеми возможными способами мешать игрокам команды противника сделать это. Однажды, накануне больших каникул, один из парней заболел свинкой и остался дома. Ребятам нужен был новый игрок, и они попросили меня сыграть вместе с ними. Одна только мысль об этом повергла меня в панику, потому что дети, играя, сильно потели, а я не любил запах чужого пота. Кроме того, я не умел ловить мячи. Я отказался, но они сказали, что иначе просто не смогут играть. Пару минут я бегал по траве туда-сюда и радовался, что мне удавалось избегать мяча и не брать его в руки. Тогда один из моих одноклассников заорал на меня, сказал, что мне стоило бы поднапрячься, а иначе все проиграют по моей вине. Вскоре на меня с мячом в руках уже летел игрок команды соперника, парень из восьмого класса. Он был намного сильней меня. Я всегда был невысокого роста, а этот восьмиклассник играл в сборной страны по регби и теперь мчался прямо на меня. Я попытался быстро сообразить, где могло быть слабое место у этого несущегося на меня тела, и всем своим весом прыгнул на его правое колено, разбив ему коленную чашечку. Я опустился перед мальчиком на колени и сказал, что мне очень жаль, что так получилось. Он конечно же не услышал моих извинений, потому что громко кричал от боли. Позже его увезли на машине «Скорой помощи», а его друзья хотели меня избить, так что я убежал оттуда, вскарабкался на тополь и спрятался в его тонких ветвях. Я никогда не боялся упасть. Внизу, под деревом, собрались дети и стали бросать в меня куски глины, которые принесли с ближайшего поля.

Когда я вернулся после школы домой, то увидел отца, который стоял у своего верстака и шлифовал какую-то деревяшку. Директор школы уже сообщил ему о случившемся по телефону. Я все время твердил себе, что все не так плохо, что со мной ничего не произошло. Но когда увидел папу и осознал, что нахожусь в безопасности, я начал реветь. Он взял меня на руки и начал соскребать засохшую грязь с моей рубашки.

Мой отец был немного похож на меня, так же много молчал, и я не помню, чтобы он когда-нибудь играл с мячом. В то же время он отличался от меня, потому что громко и долго смеялся, от чего на его лице образовались мелкие морщинки. В тот день за ужином он положил передо мной на стол возле тарелки две черные боксерские перчатки из воловьей кожи. Папа сказал, что чаще всего все в жизни кажется серым, но иногда есть только правильное и неправильное, и когда сильные причиняют боль слабому, то это неправильно. Он сказал, что запишет меня завтра в спортивный клуб. Я взял перчатки и ощутил мягкость их кожи.

В то время к моим родителям приехала мамина сводная сестра из Лондона. Она едва могла говорить на немецком и большинство времени проводила, гуляя в лесу. Мне она нравилась, хотя я почти ничего не понимал из того, о чем она рассказывала. Мама объяснила мне, что у ее сестры эпилепсия и что я должен быть добр к ней. Поэтому я каждый день приносил ей букет из болотных бархатцев, которые срывал у пруда, где плавали утки, и ставил его на стол возле ее кровати. А однажды я сорвал яблоко с чужого дерева возле церкви, размером как два моих кулака, и засунул его ей под подушку.

До восьми лет у меня не было никакой тети. Потом умер мой дедушка, и мама узнала, что у нее есть сводная сестра, которая жила в Англии.

Ее рождение было результатом любовной интрижки, мой дед никогда не признавал ее. Каким-то образом моя мама и моя тетя сблизились после его смерти, хотя и были очень разными. Начиная с того, что и выглядели они по-разному: мама была высокого роста, с сильными руками – от работы в саду. А тетя была очень изящной, почти хрупкой, немного как я. И еще мне очень нравились ее коротко стриженные волосы. Тогда это казалось мне чем-то восхитительным.