Клуб

Груди девушек шевелятся в такт щелканью их челюстей. Мы все еще животные, мы все еще вырабатываем феромоны, отращиваем волосы на ногах, лице и в паху. Мы, по какой–то неясной причине, до сих пор не добрались до тoго, чтобы редактировать свое ДНК. Все еще неспособны выжить в космосе без скафандра, даже в воде дышать все еще не можем.

К тому же у нас до сих пор есть разделения на пол, а еще разделения на расы и прочие деления. Их вообще–то придумать можно достаточно много.

– Я так и не понял, если я отхвачу лезвием себе хрен, я останусь парнем или нет? – поинтересовался я у ребят с набитым ртом.

Агнесса запустила руку в свои густые черные волосы.

– А с каких ты решил, что ты вообще парень? – резонно заметил Лев. – То, что у меня меж ног болтается сосиска, не говорит обо мне вообще ничего.

– Как минимум это говорит о том, что эта сосиска у тебя есть, – возразила Агата, – Как у меня с Несси или у Барбы есть грудь, ну, просто атавизм.

Лев покачал головой и поудобнее перехватил вилку. Я уставился на него.

– Только не начинай. Ни ты, ни вообще кто–либо обо мне не может сказать больше и правдивее, чем я сам.

– Зависит от тoго, что ты понимаешь под правдой, – вклинилась Барбара.

Свет упал на стол, проник сквозь разбитые окна и обшарпанные подоконники. Гладил меня по руке.

– Газеты лгут. Правды нет, так нет же. Мало тoго, что пытаются говорить о правде, так ведь и об истине, или даже, не приведи бог, об Истине. Потеха, да и только, – я зыркнул на Барбару.

Та всплеснула руками:

– Ну–ка хватит! Сейчас опять свой рыгач раззявишь по поводу отсутствия каких–либо шкал, измерений, вспомнишь про семиотику и скатишься к симулякрам. Давай сворачивайся.

– Я разве что тебя б свернул, – довольно скалюсь. – И не беснуйся, раз так радеешь за семиотический фашизм, то получай от ворот–поворот. Можешь даже добавки попросить.

Лев громко хлопнул по столу рукой.

– Замолчите оба! Дайте спокойно пообедать.

Я перекрестился.

– И то верно.

–

Если предположить, что были условные древние люди (хрен его знает, кто придумывает все эти названия, люди сто лет назад, например, что, не древние? дохрена современные?), ну и, согласно всем телевизионным стереотипам и дешевеньким потрепанным учебникам у них был так называемый Каменный Век.

Каменный Век – это такая эпоха, в течение которой было дохренища камня и все, буквально все делали из него: оружие, здания, одежду, еду, все было каменным.

Мне кажется, может, и вам тоже, и кому–то еще (трое – уже много!) что они не предполагали, что есть штуки покруче камня. Сейчас, по прошествие множества тысячелетий, я могу составить целый список тoго, что мне нравится больше камня. ЛСД, например, или огнестрельное оружие.

Так и сейчас идет Знаковая Эпоха. Знак – такой же инструмент, как камень. С помощью камня делают одно, с помощью знаков – другое. Знаком в принципе может быть что угодно – буква, например, или нота, выстукивание азбуки Морзе, и, как мне кажется, у знаков есть определенная роль и определенное значение.

Также лично я считаю, что знаки кастрируют изначальный смысл послания. Попробуйте словами описать, например, боль человеку, который никогда боли не испытывал. Или опишите алкогольное опьянение. Никотиновую ломку, я не знаю, мне кажется, это будет звучать как–то так: «Ну, пить прикольно. Голова кружится, но ощущение хорошее, да. А потом обычно плохо. Утром вообще мрак. Ну когда как…»

При этом, если вы помните моменты, когда надирались в мясо, то я позволю себе усомниться что при помощи вот этого семиотического убожества вы сможете передать всю палитру ощущаемых вами переживаний. Остаются лишь стрелки, примерные ориентиры. Дрянь, короче, смешная и несусветная.

Если сомневаетесь, то вот еще одна мысль – человек, выросший в обеспеченной семье, не понимает, на что может пойти обнищавший человек, лишь бы утолить свой голод. Ему не с чем сравнивать, у него система координат изначально другая.

Потому–то и книжки я не люблю, и записки, и прочее, тьфу.

А их тут, тем временем, тьма тьмущая – как художественное паскудство, так и различные научные опусы. Химия по большей части, есть и немного про биологию. Лев этим балуется, я не любитель, впрочем, мне для счастья не нужно многого – свою светлую комнату в заброшенном госпитале я смог привести в чувство: проклеил окна, отмыл пол и стены, как мог.

Наверное, метра три в ширину и четыре в длину, и здесь есть все, что нужно: кровать, плед, подушка. Большая коробка с препаратами и приспособлениями в комоде. Шкаф с немногочисленными вещами: потрепанные джинсы, поношенные футболки и рубашки. К холодам я тоже подготовился, но пока не думал о них всерьез, и где–то в глубине запрятались широкие вязаные свитера, шапка и шарф. Когда наступит зима, я буду готов.