клуб аистенок(СИ)

- Видишь, ты не способен сделать это даже ради спасения своей никчемной жизни. Потому что во всей твоей семейке нет ни одного гена забавности, ты - чучело! Давай, ты, проклятое семя! Скажи же что-нибудь забавное.

Рот Райдера был открыт, из него вырывались странные булькающие звуки. В дверном проеме уже стояли писатели, услышавшие вскрики. Райдер посинел. Глаза начали вылезать и, видя их всех здесь, в отчаянной мольбе он выдавил:

- Я умираю. Пожалуйста, я умираю.

Гольдштейн отшвырнул его в кресло, прорычав:

- Ты достал меня. Вот это, действительно, забавно! - и он покинул офис Райдера и, конечно, шоу.

Прошло более года. Зев Райдер проследил, чтобы Джек Гольдштейн - хоть и комедийный гений - не получил работу нигде в шоу-бизнесе. И каждый раз, после этого инцидента, когда Зеву Райдеру не нравился сценарий, он бросал комментарий:

- Смотрите, свиньи, Джеку Гольдштейну, который стоит в очереди безработных, нужен кореш для разговора.

Сегодня команда писателей превратила конференц-залу в миниатюрный гольф-клуб. Когда Рути и Шелли вошли, у стола стояли двое и спорили об ударе.

- Давайте приступим к работе, - предложил Шелли.

Рути, подтянув стул, села, терпеливо ожидая, пока стихнут ворчания по поводу качества луковых калачей и шутки о беременной жене одного из писателей. Она уже была готова говорить о шоу, когда Джерри Бреннер, 40-летний толстяк, бывший комик, начал рассказывать шутку своему партнеру Арни Фишемену. Обнаружив однако, что все в зале уже утихли, он повысил голос, чтобы поведать эту шутку всем.

- Женщина рассказывает подруге "Не знаю, что и делать. Муж мой только что вернулся от доктора. Тот сказал ему, что у моего либо СПИД, либо болезнь Альцхаймера, но он не уверен, что. Что мне делать? Я так беспокоюсь".

Кто-то простонал, кто-то попытался остановить рассказчика - Рути не смотрела и не знала, кто, но тот произнес с упреком:

- Старина Бренннер - Человек Хороший Вкус.

- А подруга советует "Сделай вот что. Пошли его в супермаркет. Если он найдет обратную дорогу домой, не трахайся с ним".

Все в комнате позволили себе лишь слабое одобрение - не смех, лишь усмешки, ворчание и приглушенное "забавно". Рути, боясь взглянуть на Шелли, чувствовала себя растоптанной, а Шелли, согнувшись над желтым блокнотом, делал вид, что занят, и молился Богу ничем не выдать себя.

Шелли потребовалось время, чтобы разыскать Дэвиса сообщить ему эту новость: дома у него никто не подошел к телефону, и не было автоответчика, а когда Шелли позвонил в офис Дэвиса, его секретарь сказала:

- мистера Бергмана нет в офисе,- и какое-то время не будет, но иногда он звонит узнать

новости. Могу я спросить вас, кто звонит?

- Шелли Милтон.

- Могу я узнать причину звонка? - опять спросила она.

- Это личное дело, - Шелли был рад, что говорит не с Элиз, работавшей секретарем Дэвиса, когда они с Дэвисом жили вместе.

Прошло почти три недели, пока Дэвис ответил на звонок. По телефону он был холоден, Шелли попросил о встрече, и они договорились встретиться во время ланча перед музеем искусств Лос-Анжелеса, который располагался на полпути между их офисами.

- Как странно, - позднее рассказывал Шелли Рути, - беспокоишься, боишься, что все пойдет таким вот образом, а потом оказывается все идет абсолютно наоборот, как не мог даже себе представить ...

Он воображал, как он сообщит Дэвису о своей болезни, и Дэвис испугается за себя и за свою жену Маршу. Будет обвинять его или цепляться. Но когда Шелли поднялся по ступенькам на площадку вокруг музея, где слепящее лос-анжелеское солнце выбелило цемент, и подошел к скамейке, на которой сидел Дэвис, и Дэвис повернулся и посмотрел ему в глаза, все стало очевидным: у Дэвиса СПИД, и он пытается придумать, как об этом сообщить Шелли.

- Как Рути и сын? - спросил Дэвис после того, как они обменялись этим известием.

- Обоих протестировали, и они в порядке.

Группа детей под руководством учителя прошла по двое мимо скамейки, где они сидели, учительница дала несколько инструкций, и дети, визжа и гигикая, исчезли в дверях музея.

- Почему ты не позвонил мне, Дэвис?

- Потому что узнал я это несколько дней назад, я должен был собраться с силами, не раскисать, не развалиться на части, когда буду тебе об этом говорить. С тех пор, как я услышал диагноз, я не выходил из дома. Ни с кем не говорил. Маршу тоже протестировали: она не больна, но вне себя. Помнишь, она уже много лет три раза в неделю посещала психиатра? Сейчас она с ним разговаривает по телефону остальные четыре дня недели.

Было что-то забавное, как он это сказал, и они оба расхохотались. Но потом Дэвис снова стал серьезен: