— Национал-социалистическое правительство всегда уважало собственность нейтралов. Фокус в том, чтобы заполучить достаточно
— Как это?
— В каждом случае существует негласное условие о том, что когда война закончится, еврейские партнеры получат свои активы
— И ваши еврейские клиенты готовы пойти на это?
Шуп кивнул.
— Некоторые да. Те кто работали с нами дольше всех, и те, которые отчаялись. Есть и другие… Я заметил, нежелание верить в самое худшее. Желание считать, что Франция остановит немцев и бизнес пойдет своим путем, как прежде. Своим я нарисовал другую картину будущего, но не все они следуют моим советам.
— Даллс в курсе того, что вы делаете?
— Да, — улыбнулся Шуп. — В конце концов это — бизнес. Фостер знает, как делать деньги, лучше, чем кто-либо в мире.
Буллит засмеялся.
— Не только он.
— Филипп Стилвелл работал над проектом по переводу еврейской собственности? — спросил Херст.
— Да.
— Мог ли кто-нибудь убить его из-за этого?
Шуп сложил руки, словно Поуп, провозглашающий доктрину невиновности.
— Убить Филиппа, чтобы предотвратить перевод имущества некой компании, вы хотите сказать? Конечно, есть менее радикальные способы. Например, подождать недельку до прихода немцев и совсем нас прикончить.
— Вы были в квартире Стилвелла прошлой ночью, — настаивал Херст. — Почему?
— Филипп просил меня прийти. Он хотел обсудить личное дело.
— Дело Роже Ламона.
Впервые Шуп сам того не желая скользнул взглядом по лицу Херста. Он не ожидал такой атаки; он думал, что полностью удовлетворил их этим бредом про перевод имущества.
— Я не думал, что вы шпион, мистер Херст, — Шуп резко поднялся со своего места. — Это был частный разговор между Филиппом и мной. Я думал, что имею дело с честными людьми.
Херст достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги.
— Стилвелл послал это мисс Кинг перед смертью. Она отдала это мне прошлой ночью. Он был еще жив, когда вы приехали на Рю Риволи вчера ночью?
Шуп колебался. Он бросил взгляд на Билла Буллита, который сидел в своем кресле за столом и смотрел в потолок, терпеливо ожидая развязки драмы. Шуп вздохнул.
— Если вы говорили с Салли, вы знаете, как я нашел его, — он провел тонкой ладонью по глазам, вспоминая. — Я не мог поверить, я никогда не думал, что Филипп… Сначала я решил, что это самоубийство. Нечто, чем он решил бросить мне вызов, хотя никогда в жизни я не смогу сказать, почему. Но теперь я уже не знаю…
— Кто-нибудь еще был в квартире, когда вы пришли туда?
— Нет. Дверь была приоткрыта. Я вошел и увидел тело, висящее на люстре и скорчившееся в очень странной позе, мужчина с высунутым языком; я никогда не видел ничего подобного, даже во время последней войны, и я позвал Филиппа. Не получив ответа, я заставил себя войти в спальню….
— Он был теплым?
Брови Шупа слегка поднялись.
— Простите?
— Вы касались кожи Стилвелла? Он был еще теплым?
— Я… Да, я дотронулся до шеи Филиппа, слева, мне кажется, и попытался нащупать пульс. Ничего. Но он был теплым, да.
— Что вы тогда сделали? Налили себе выпить?
—
Последовала короткая пауза.
Затем Буллит уронил стул и спросил хрипло.
— Ламон. Как насчет Ламона?
— Я не знаю. Я никогда о нем не слышал. Филипп был мертв.
— Но вы наверняка догадываетесь, — квадратная голова Буллита угрожающе наклонилась вперед, глаза, не мигая, смотрели прямо в лицо Шупу. — Расскажите мне об этом парне. Он из Нью-Йорка, верно?
— Да. Изучал юриспруденцию в университете Колумбии. До этого Принстон. Капитан университетской команды. Не был женат, но всегда пользовался популярностью у женщин — одна из причин, по которой он переехал в Европу. Роже отказался от партнерства прошлой осенью и уплыл в Канаду. Британцы дали ему звание майора, я полагаю.
— Как воспринял это старый Фостер Даллс?
Шуп колебался.
— Конечно, Фостер не интересовался этим. Но, думаю, и не одобрял. Он разослал предупреждение о том, что те, кто уйдет из фирмы, чтобы отправиться на войну, по возвращении не будут приняты на прежнюю работу.
Буллит разразился смехом на всю комнату.
— Настоящий патриот и джентльмен, не правда ли?