Клуб Алиби

— Очень хорошо, Жан-Люк, положи сумки в комнату господина Ле Конта, — сказала графиня ровным голосом, но, когда отвернулся, он подумал, что ему послышалось взрывное «batard» [16], сказанное графиней шепотом.

Глава десятая

Как и многим парижанам, Пьеру Дюпре надоел долгий экономический кризис, и он наполовину симпатизировал Гитлеру. Это было не потому, что социалисты под руководством Блума не давали никаких поблажек Франции — может быть, сейчас было самое время дать фашизму шанс. И в этой войне, в которую они ввязались, все из-за чьего-то обещания Польше, стране, которую Пети никогда не видел и никогда не хотел видеть! Безусловно, сепаратный мир был выходом из ситуации. Больше никаких боев с Англией, которых он повидал достаточно, когда ему было семнадцать, и он работал врачом в траншеях где-то под Верданом. Нет, Пети уже говорил Херсту: отдайте Эльзас Адольфу и верните парней домой.

Но из-за отступления французской армии этим утром он был в раздражении. Вспоминал старые времена. Себя самого, с открытым ртом, во Фландрии, и облако горчичного газа в воздухе.

Во всем были виноваты дети, он был уверен в этом, — все эти пустые, испуганные и глупые лица, смотревшие на него из окон госпиталя. Им было от полутора до двенадцати лет, некоторые из них теперь сироты и живут в чужом городе, их безопасный голландский мирок превратился в ад под атаками мессершмиттов. Медсестры рассказали ему, что многие матери погибли — голландки, фламандки — они подставляли под пули себя, защищая детей. Пети был знаком звук пули, проходящей через плоть, отскакивающей от стальных рам и врезающейся в пухлое кожаное сиденье. Пять поездов было обстреляно, когда они убегали на юг через Бельгию, и морг заполнялся быстро; для опознания на Лионском вокзале была организована временная площадка. Конечно, некоторые семьи были просто разделены: мать в больнице, дети оставлены где-то в окровавленных вагонах; но в той парижской суматохе, и при том давлении, которое оказывало правительство, требуя, чтобы всех беженцев немедленно отправляли в провинцию, как знать, встретятся ли они когда-нибудь?

— Что слышно, Пети? — спросил Херст, выезжая в большой машине из больницы для иностранцев. — Кто-нибудь из нас выберется живым?

— Вам нужно собирать вещи, босс, — ответил он. — Сейчас. Взять машину и бежать на юг, пока не закрыли дороги. Это не ваша война.

— Буллит мне не позволит. Для него это — предмет гордости: «Ни один американский посол никогда не бежал из Парижа».Что означает, что никто из сотрудников не может уехать. Он пообещал ФДР [17]не высылать его, если правительство распустят. Я думаю, он надеется на мученическую смерть на баррикадах нацистов. Он уже продиктовал письмо президенту, которое следует отправить в случае его смерти.

— Это не тема для шуток, — возразил Пети, — Вы слишком молоды, чтобы помнить прошлую войну. Чертовы фрицы — просто мясники, поверьте мне. Конечно, мы будем защищать город до последнего вздоха, но танки… Если фронт уже прорван…

— Есть одна большая проблема с линией Мажино, — объяснил Херст. — Она не такая длинная. Рядом с Арденнским лесом есть небольшая брешь, и если Гитлер отправит свои танки туда, мы все обречены. Те кто сидят там, дома, представляют себе нечто вроде Великой китайской стены, а на самом деле граница с Бельгией — это всего лишь ряд оборонительных башен с сигнальными флагами и азбукой Морзе. Вы, французы, привыкли к окопной войне и пехоте. Но грядущая война будет в воздухе.

Воздушная война.Это означало бомбы, старинные здания Парижа будут разрушены, как на кадрах польских кинохроник, которые видел Пети. Клоки волос и обломки костей, воткнувшиеся в кожаные сиденья поездов, трехлетние дети, раненые и парализованные ниже пояса. Пети достал кисет с табаком и папиросную бумагу, одной рукой закрутил сигарету, а другой ощупал пистолет в кармане. Он взял его с собой, чтобы защищать босса; говорили, что беженцы воруют машины и откачивают бензин. Пети нравилась машина босса, темно-синий «Бьюик 37», привезенный из Нью-Йорка на корабле «Нормандия», двухместный, с откидным верхом, с задним сиденьем и хромированной решеткой радиатора, широкой и длинной, как нос океанского лайнера. «Уехать из Парижа. Собраться и уехать. Я не смогу смотреть, как "бьюик" прошьют очередью из автоматов».

— Если немцы придут с воздуха, лучше, если у нас будут те самолеты, которые обещал l'ambassadeur [18], — предположил он, внимательно Посмотрев на Херста. — Говорят, их две или три тысячи. Ожидаются со дня на день.