Клуб анонимных мстителей

…или дачный поселок писателей в пятидесяти километрах от родной столицы. Красивое, но, наверное, ничем не примечательное место – за исключением того факта, что только там я и была по-настоящему счастлива. Помню, как взлетала на старых деревянных качелях, мечтая, что стану певицей… нет, следователем… а может, знаменитым журналистом с ордой поклонников. Вдали полыхало заходящее солнце, я с наслаждением подставляла лицо его слепящим ласковым лучам – и мечтала, мечтала, мечтала… Это была моя жизнь. Маленький мир самой обычной наивной девочки с косичкой, сердце которой рвалось от радости за то, что уготовано ей в будущем. Но, как водится, девочка жестоко ошибалась…

«Ленок – хозяйка! И точка. Так решил твой дед. И перестаньте с матерью названивать, мне надоели эти дрязги», – не далее как позавчера отрезала по телефону «безутешная вдова» деда. Даже не знаю, что привело меня в большее бешенство: категорическое нежелание циничной ведьмы идти хоть на какой-то контакт или это простецкое, гаденькое «Ленок».

Двадцать лет назад я, еще девочка-подросток, скрепя сердце смирилась с желанием деда вновь обзавестись семьей. По современным меркам он был еще совсем не старым, да и бабушки к тому моменту несколько лет как не было на свете. Случайно познакомился в санатории с медсестрой, «разведенкой» чуть старше моей мамы, воспитывавшей дочь – мою ровесницу, как раз ту самую Лену. «Окучивает», – дружно вздыхала родня, не понимая, что именно мой вполне себе интеллигентный дед мог найти в этой хамоватой тетке.

Она была… темной. Знаете, как бывает: смотришь на человека и, какими ни были бы его глаза и волосы, какого цвета ни была бы на нем одежда, видишь кромешную тьму. Словно внутри все выжжено злобой, и душа – пепелище, на котором давно не тлеет ни уголька. Такого тронь – и будто дуновением ветра весь пепел, всю грязь вынесет наружу. Так и будешь стоять под этим мерзким зловонным градом, не в силах защититься от летящих в тебя черных комков. Можешь заходиться от бессилия, можешь пытаться что-то доказать, срывая голос и стирая до крошек зубы, – тьма будет лишь уплотняться, надвигаться неумолимой тучей, поглощая без остатка… И ты тоже станешь темным, только от горя и унижения. Научишься провозглашать пустые речи о том, что «справедливость еще восторжествует», станешь часто «дремать» в метро, чтобы никто не видел за закрытыми веками слезы, а они будут жечь глаза, и внутри у тебя навеки поселятся безнадега и тьма…

– Нет!!! – вырвал меня из оцепенения чей-то голос, и, резко встряхнувшись, я в ужасе поняла, что кричала сама. Глаза распахнулись, и меня встретили с десяток ошарашенных взглядов. Все вокруг окутало густой тишиной. Мне не было стыдно, о нет! От вида покорных, несчастных, искренне взволнованных товарищей по терапии впору было зайтись в ярости. Зачем они сидят здесь, взращивая в себе обиды и находя какую-то особую, извращенную эйфорию в ничтожном самокопании? Зачем им это нелепое упоение от роли несправедливо униженных, глупое самопожертвование, никчемное смирение? И главное, зачем все это МНЕ?..

Вскочив на ноги и резко отбросив стул, я в бешенстве полетела к дверям, бессвязно рыча что-то о ничтожествах, которые всю жизнь только и делают, что сносят пинки да скулят. Судя по бессвязным окликам и цокоту каблуков за спиной, Анька припустила следом в надежде меня образумить. Нет, нет и еще раз нет! Я не смирюсь. Я не стану жертвой. Никогда!

Глава 1

– Ну как ты, воительница? – насмешливо бросила Анька, переступив порог моей квартиры. – Всю жизнь была «танком в березках» – и отрадно, что хотя бы это с годами не меняется! Ведущая тренинга жаловалась, что тебе удалось посеять сомнения в рядах этих бедняг, ее подопечных. Сама эффективность метода оказалась под вопросом, о как! В харизме тебе не откажешь. С нами не просто отказались работать – твоими стараниями мы теперь точно не попадем ни на одно подобное мероприятие, «рекламку» нам обеспечат по высшему разряду!

Вздохнув, я уныло поплелась на кухню делать чай, жестом пригласив Аньку следовать за мной. Прошедшая с момента памятной истерики неделя основательно охладила мой пыл. Сначала мне было стыдно – даже не того, что сорвалась на этих бедняг, утратила остатки терпения, а с ними – и все нормы приличия. Главное, я «потеряла лицо», показала, как сильно переживаю, и от этого мое унижение от ситуации с дачей стало еще более явственным.

Стыд и в который раз оскорбленное достоинство грызли меня изнутри все эти дни, вполне ожидаемо заставив снова съехать на ярость. Глуша мерзкое чувство провала, накатывавшее обычно к вечеру, когда отступала привычная будничная суета, я на все лады поносила деда, его «черную вдову», ее хамку-дочь, добрую недалекую психологиню и всех этих несчастных глупцов с тренинга по борьбе с обидами. А потом все самые красочные эпитеты вдруг иссякли – и в душе осталась зиять пустота, эта уже знакомая темная дыра, выжженная ненавистью.