Клуб бессмертных

Гомер, разумеется, не был художником и творцом. Иначе говоря, он не писал поэм. По крайней мере до семидесяти лет. Он был простым писцом. Хронологом. Его взяли в состав экспедиции на Трою для того, чтобы Гомер просто записывал события осады. Грубо говоря, вел дневник боевых действий. Журнал. Естественно, о близорукости старика никто не догадывался: иначе бы его не взяли. А сам Гомер свое плохое зрение старательно скрывал: это был его последний шанс. Больных и увечных в Греции не берегли. Его ждала неминуемая смерть от голода на родине, где он уже лет пять перед осадой Трои не мог найти никакой работы. Хроникеры тогда никому не были нужны. Поэтому за возможность поплыть к Трое за питание и два золотых в месяц Гомер ухватился накрепко. Мы могли бы сказать, что Гомер продал свое перо. Но Гомер тогда еще не писал в нынешнем смысле этого слова. Он всего-навсего записывал. Поэтому Гомер продал перо, которого не было.

Надо отдать ему должное: старик держался все семь лет осады. Он изо всех сил делал вид, что прекрасно осведомлен о тонкостях боевых действий (еще одна ложь – Гомер был сугубо гражданской штафиркой). Он старательно что-то черкал в своем журнале. Вожди (по-нынешнему – генералы) были довольны. Но, к сожалению, на самом деле Гомер не мог различить в суете схваток и столкновений ровным счетом ничего. Поэтому он… нет, даже не выдумывал… а просто домысливал. Например, во время схватки Ахиллеса с Гектором вокруг драчунов поднялось столько пыли, что и хорошо видящий человек ни черта бы не разобрал. Что уж говорить о Гомере. Поэтому бедолага приплел в схватку и богов. То есть Гомер вписывал в журнал то, что ему казалось, а не то, что он видел.

Еще бы. Ведь он не мог видеть.

Тем не менее все были довольны, глядя, как Гомер сидит по вечерам у своей палатки, что-то карябая на пергаменте. Летописец наших войск – с гордостью говорили о нем вожди. Особенно любил Гомера Ахиллес.

– Ты уж напиши про то, как я сегодня отдубасил этих долбаных троянцев, старик, – просил он, посмеиваясь. И отправлялся пить вино.

Сам Гомер никогда не расспрашивал Ахиллеса о том, что происходило в гуще сражения. Ведь Гомеру платили деньги за то, чтобы он сам это видел.

И потом, интервью как жанр тогда еще не вошло в моду.

В общем, довольно долго и довольно удачно Гомер записывал события у Трои – творец решил конкретную задачу, поставленную перед ним самим бытием: он просто-напросто выжил. Семь лет питания и постоянного жалованья. А потом все кончилось, и как это обычно бывает, кончилось внезапно. Я узнала об этом, когда проснулась и побрела к миске, куда для бойцовых собак греки сваливали всякую всячину, оставшуюся после их вечерних попоек. У палатки Гомера наблюдалась какая-то возня. Я подбежала поближе и залегла под чьим-то плащом, надеясь не упустить ничего интересного. Ахиллес бился в истерике, крича:

– Какой Зевс? Какая Афина? Это я, я сам, лично, своими руками, забил этого несчастного троянца! Неужели ты, старик, думаешь, что я плачу тебе деньги для того, чтобы ты выдумывал сказки?! Нет, я плачу тебе за то, чтобы ты честно записывал все здесь происходящее! Стало быть, вот уже седьмой год я плачу тебе ни за что!

Ахиллес, как и все древние греки, был человеком крайне скупым. Деньги, уплаченные им Гомеру, приводили героя в отчаяние. Ведь на это золото можно было бы купить как минимум табун лошадей. Или дюжину женщин. Или пить на них лет семь, что, собственно, Гомер и делал.

Монотонно причитая, Ахиллес, больше в эти мгновения похожий на бабу, чем на легендарного героя, несильно бил Гомера по лицу. Старик недоуменно хлопал глазами, старательно прикрываясь. Видел он – повторюсь в который раз – очень плохо, поэтому все попытки защитить лицо от ударов, сыпавшихся и справа и слева, были неудачными. Да-да, Ахиллес просто-напросто надавал Гомеру зуботычин. Воины, окружившие старика и героя плотным кольцом, смеялись.

– Не я ли тебе, Ахиллес, говорил, – крикнул какой-то пожилой копьеносец, – что толку от этих поэтов в войске нет?

Хоть Гомер и занимал скромную должность летописца маленького городка Энелаиды (откуда его и взяли с собой воины), все знали, что в молодости старик баловался стишками. Ахиллес взвыл, бросил Гомера на землю, подобрал свиток и начал, подрагивая ноздрями, громко читать:

– «Так вопиял он, моляся; и внял Аполлон сребролукий, – руки героя задрожали, он все громче читал, – быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом, лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый; громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали, в шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный. Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет, звон поразительный издал серебряный лук стреловержца. В самом начале на месков напал он и псов празднобродных; после постиг и народ, смертоносными стрелами; частые трупов костры непрестанно пылали по стану…»