Клуб бездомных мечтателей

Кроме всего прочего, моя мама практически не пачкала вилок. Она питалась главным образом коктейлями и успокоительными, которые принимала в любое время дня и ночи. Даже если я ставила ей на тумбочку ее любимый суп из моллюсков и крабов или оставляла сандвич с тунцом, еда оставалась нетронутой. Иногда я не мыла за собой посуду, но это уже моя ошибка, а не мамина. Зачем он на нее орал?

Сквозь небольшую щелку в двери я наблюдала, как Брик размахивал рулоном салфеток над лежащей на кровати без движения мамой, которая, защищаясь от его нападок, прикрыла голову рукой. Брик в нижнем белье и майке, обтягивающей плотный животик, безбожно орал. На тумбочке лежала гора грязных вилок, которые, он, видимо, где-то нашел. Брик поднял рулон салфеток над головой и закричал:

– Джин, ты слышишь меня?

Потом он принялся бить маму рулоном по голове.

– Ты что делаешь? – закричала я. – Она же больна!

Но до того как я успела войти в комнату, Брик схватил ручку двери.

– Гуд-бай, – сказал он и с силой захлопнул дверь.

Моя голая ступня оказалась под дверью, которая содрала кожу и поломала ногти. Я почувствовала дикую боль и чуть было не закричала, но ради мамы сдержалась. Черный лак содрался с трех моих ногтей, под которыми быстро наливались кровоподтеки. Я закусила губу, чтобы не заплакать.

Ходить в обуви с такой ногой было слишком больно. Я припрыгала в коридор и нашла тапки на несколько размеров больше моего, надела их и выскочила из дома. Садилось солнце, и наступал вечер. Я побрела по улице, с трудом представляя себе, куда направляюсь. Когда навстречу мне шли люди, я закрывала лицо, чтобы они не видели моих слез. Я не могла сосредоточиться, и мысли роились в голове, как разгневанные пчелы.

Мама попала в очень тяжелую ситуацию, и я ничем не могла ей помочь. Брик был с ней груб именно тогда, когда ей так необходимы забота и нежность. Мы, дети, были для него только обузой. Это было понятно. Впрочем, этот вопрос решался легко: стоило мне пропустить несколько дней учебы, и меня снова отправят в приют. Брик избавится, по крайней мере, от меня. Мистер Домбия только и ждал, когда я сделаю неправильный шаг.

«Тебя ждет та же судьба, что и твоего отца, наркомана и человека, не закончившего образование», – сказал мне однажды Брик.

Это случилось, когда я не могла найти туалетную бумагу, хотя знала, что бумага точно где-то есть, потому что Брик покупал такое количество вещей и продуктов, словно собирался пережить блокаду. Брик жаловался, что кто-то из нас не спускает за собой воду в унитазе. Потом он показал мне, что туалетная бумага лежит на самой верхней полке в кладовке. Как выяснилось, он специально спрятал от нас туалетную бумагу, чтобы научить нас спускать за собой. Я поняла, что он такой же сумасшедший, как и бабушка. Его психическое состояние было нестабильным, и мама ничего не могла с этим поделать. Я больше не могла видеть Брика и не могла смотреть, как медленно умирает мама.

Начал моросить дождь. Я переходила Байнбридж-авеню, и ветер свистел мне в лицо, выдувая из меня тепло. Люди с «дипломатами» и зонтами торопились домой после работы. Я опустила голову пониже, чтобы они не видели моих слез.

Я с удивлением подумала, что не помню, когда в последний раз мы с мамой общались. Мы говорили друг другу «привет» и «пока». Последний раз мы серьезно разговаривали, наверное, пять месяцев назад, когда она записывала меня в школу № 80.

От этих мыслей я только сильнее начала плакать. Раньше я думала, что я нормально переношу ее заболевание, более того, я гордилась тем, как мне это удается. Но я лишь убегала от проблемы. Мне казалось, что я разобралась с болью, которую испытывала по поводу маминой болезни, но вид мамы, закрывающейся от ударов Брика, вывел меня из равновесия.

Я почувствовала реальность маминой болезни. В моей семье никто не говорил про СПИД, родители обходили молчанием эту тему, доктор Моралес ее не обсуждала, а Брик и подавно. Он видел, как мама принимает таблетки, замечал, что она слабеет, но все равно оставался к ней таким же требовательным. Судя по разбросанным по спальне упаковкам от презервативов, они еще и занимались сексом.

Несмотря на то что СПИД убивал маму на наших глазах, никто не говорил про эту болезнь. СПИД был совершенно реальным, постепенное ухудшение маминого здоровья было реальным, и наше нежелание признать проблему и бороться с ней – тоже реальным.

За две недели до описанных событий я сидела на кухне. Неожиданно вбежала мама. Ее трясло. На глазах у нее были слезы. Не замечая меня, она бросилась к холодильнику, на котором лежал пакет с ее медицинскими препаратами. Видя, какую боль испытывает мама, я застыла и смотрела, как она пытается открыть крышку на банке с таблетками. Я молчала. Когда мама открыла банку, таблетки разлетелись по всей кухне. Мама схватила две из них, положила в рот и с трудом на секунду прекратила плакать, чтобы их проглотить. Только после этого она заметила меня.

«Мам», – это единственное, что я смогла произнести. Я прекрасно понимала, что от этого мало пользы.