Клуб Демиургов (СИ)

Сбросив свою раздавленную скорлупу на больничную койку, душа неприкаянно болталась под потолком. Снизу она напоминала диковинный иероглиф, начертанный тонкими струйками тумана и оттого едва различимый. Временами надпись совсем терялась на фоне грязной побелки, и тогда лишь лёгкий сквознячок из мутных, но назойливых мыслей напоминал Косте, что его душа всё ещё здесь.

В палате резко пахло спиртом и хлоркой — среди таких миазмов душе было тоскливо, она давно улетела бы прочь, но выходы стерегла очень серьёзного вида лягушка.

Пупырчатое земноводное размеры имело невеликие, однако его бдительность сомнений не вызывала.

Впрочем, Косте было на всё это плевать: и на вдруг заметавшуюся из угла в угол душу, и на хлопочущую с какими-то склянками Женечку, и даже на Ленку, взахлёб рыдающую у него на груди.

— Костенька, родненький, ты только не помирай! — жалобно причитала она. — Я вот тебе яблочков принесла! Ты же любишь мочёные яблочки!

«Вот ведь дура! — мозги скрипели, как мельничные жернова. — И зачем в райских кущах мочёные яблоки?!»

По правде говоря, райские кущи его тоже мало заботили. По задворкам сонного разума блуждало нечто важное, но у Кости никак не получалось за это ухватиться. То ли забыл он что-то, то ли недоделал.

Вот только что именно?

— И пирожков напекла! С капустой! — продолжала надрываться Ленка. — Ты же любишь пирожки с капустой!

— Девушка, он вас не слышит, — Антон степенно поправил очки, — глубокая кома, знаете ли.

Белый халат слегка изменил его облик, но манеры остались прежними. Стоя у окна, он небрежно вертел в руках фонендоскоп и отстранённо наблюдал за происходящим. На Ленку Антон смотрел с сочувствием, но недобро — как Понтий Пилат на Марию Магдалину.

— Доктор, он ведь не умрёт?! Правда?! — Ленка без конца шмыгала носом. — Ведь не умрёт?!

— Детка, не говорите глупостей, — Антон изобразил подобие улыбки, — мы все умрём. Или, как сказал старина Цицерон, homini necesse est mori.

— Кто?!

— Цицерон. Непререкаемый авторитет в области медицины.

Смысл латинского изречения доползал до рассудка медленно, но, когда это свершилось, Костю словно бы ударило током.

«Хомочка! Хомо! Я забыл сотворить человека!»

От осознания роковой ошибки резко похолодело в груди и едкой теменью заволокло глаза.

***

Мрак наступал стремительно и неудержимо. Всего мгновения хватило, чтобы треснули и обвалились все девять небес, а Негасимое Пламя захлебнулось копотью. Неистово и беспощадно мрак выжигал вселенную, пока не остался в ней один только затхлый смрад.

Рухнули престолы и начала, окаменели потоки, высь опрокинулась в бездну — сущее смирилось с владычеством тьмы.

И лишь Янтарная Твердыня отважилась на мятеж.

Но велико было могущество тьмы, слишком неравными — силы, и мизерными — шансы на успех. Костя воочию видел, как падали в пропасть поверженные Архонты Света, как ломались о скалы их хрупкие крылья и как мириадами брызг разлеталась по миру их жгучая золотистая кровь.

Костя словно бы сражался вместе с ними и вместе погибал, обильно увлажняя землю своими яростью и болью — своим первородным правом возвыситься над Тьмой — тем самым, от которого он сам же потом отрекся.

Но где? Когда?..

Всего мгновение потребовалось Костиной душе, чтобы белоснежным вихрем умчаться в вентиляционную трубу, и даже бдительная лягуха не успела ничего предпринять.

***

— Эй, птенчик, ты там не уснул ли? — окрик Антона заставил Костю встрепенуться. — Светило головку не напекло?

Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на морском песочке в одних плавках. Рядом валялось пластмассовое ведёрко, совочек да разбухшая от влаги тетрадка с конспектами. Судя по изрытому на многие метры пляжу и тоннам вывернутого песка, работа была проделана огромная, но бесполезная — нужной глины Костя так и не нашёл.

Антон стоял над обрывом, скрестив руки на груди, и как только Костя подал признаки жизни, тут же потерял к нему видимый интерес. Он вновь облачился в привычный фрак, а вместо фонендоскопа в его руке возникла курительная трубка. Устремив задумчивый взгляд в морские просторы, Антон продолжал разговаривать, но уже словно бы сам с собой.

— Солнце у него фиолетовое, надо же! — он скептически покачал головой. — О вкусах, конечно, не спорят… Хотя вкусы эти, прямо скажем, плебейские.

Неподалеку, на перламутровой травке, деловито копошился Геннадий. Он успел изловить какую-то зверюгу и теперь налаживал мангал. Добытая дичь подозрительно напоминала давешнюю лягушку, но выглядела заметно крупнее. Поймав Костин взгляд, Гена недовольно скривился.

— Эх, босота! Накосячил ты! Вечно за вами подчищать нужно! Ты на кой-хрен двоих таких чудищ сотворил, а?!

— Как?! — вопрос застал Костю врасплох. — Каждой твари по паре…

— Каждой твари по паре, — гнусаво передразнил громила, — Левиафаны, они ж бессмертные… Расплодились бы и всех других пожрали.

— Так это левиафан?

— Левиафаниха. Самочку пришлось мочкануть, ты уж прости…

— А почему самочку?

— По кочану! — Гена в сердцах сплюнул. — Нет, прав Тосан! И чему вас только в ваших институтах учат?! А вдруг она уже того-с?! Отлавливай потом их мелюзгу по всей ойкумене!