Клуб для джентльменов

Мне почему-то приятно, что он ошибся подобным образом. Он застал меня в момент мечтаний, когда я был далеко-далеко. В момент художественных мечтаний. Его костюм и его повадки сразу выдали мне, что он за птица. Явно не из тех, что прислуживают крокодилам. А он про меня ничего не угадал. Я для него загадка.

Но промашка только пуще развеселила его.

— О, тогда сценка наполняется еще большим смыслом. Ты художник и ценишь всё красивое. А она, — он кивает на афишную красавицу, — бес-по-доб-на! — Пока богач говорит, я сражаюсь со жвачкой, пытаясь отклеить ее от пальцев. — И чем же ты занимаешься, Саймон?

— Я уже сказал. Я — художник.

Эту фразу я не умею произносить без гордости. Поэтому богач снова смеется.

— Это понятно. Но что конкретно ты делаешь в искусстве? Рисуешь? Лепишь? Сюрреалистишь или абстракционистишь? Или выставляешь на обозрение распотрошенных коров?

Я предпочитаю ответить таинственно:

— Работаю с красками.

— Обои тоже клеишь?

Я не удостаиваю его ответом.

— Извини, дружок, сам подставился, — хохочет богато одетый крокодил. — Нет, серьезно, ты что рисуешь?

Я вспоминаю о богине за моей спиной, на поклонение которой я хожу уже который день. «Её, — вдруг мелькает в моей голове, — её я рисую!» И от этой мысли на душе становится светло и празднично. Я рисую её!

Хотя вслух я говорю:

— Я рисую много чего и по-всякому.

— И лакрицей можешь?

Я игнорирую его зубоскальство.

— Фу, снова обиделся! А это рисование «много чего и по-всякому» дает достаточно, чтобы за квартиру платить? Не хочу обидеть вольного художника, но ты не производишь впечатление процветающего человека.

— Всё путем, на жизнь хватает, — лгу я.

Богач запрокидывает голову и смеется солнцу, и солнце подобострастно смеется ему в ответ. Потом он показывает рукой на афишу:

— Настоящее произведение искусства, да, Саймон? Ты знаешь, как ее зовут?

На плакате нет ее имени, только название театра и название мюзикла — «Подружка гангстера», а также где можно купить билеты. Но у самого входа в театр я когда-то прочитал на громадной афише ее имя: Эмили. Эмили Бенстид. Ее дебют в Вест-Энде.

— Моя жена, — говорит богатый зубоскал. «Его жена, черт возьми!» — И мюзикл поставлен на мои деньги. Можно сказать, я искусству тоже не чужд. Мы с тобой, Саймон, одной крови — оба любим красоту.

— Ага, — говорю я, чтобы что-то сказать.

— Мистер Би, мы опаздываем, — напоминает его спутник.

— Да, да, сейчас идем. Секундочку только. У меня к Саймону один вопрос.

Не обращая внимание на то, что я по-прежнему сражаюсь со жвачкой, мистер Бенстид кладет руку мне на плечо и ароматно нависает надо мной.

— Саймон, дружок, а не хочешь ли ты поделать за деньги то, что ты делаешь даром?

— Простите, не понимаю…

Всё мое внимание сосредоточено на том, чтобы жвачка, слетев с моей руки, не угодила на его дорогой костюм.

— Такие же афиши расклеены по всему городу. Это называется тотальный охват. Очень недешевое мероприятие. Я бы даже сказал, чертовски дорогое. Однако нынче без хорошей рекламы вылетишь в трубу. Ты пользуешься подземкой?

— Не то чтоб очень часто.

— Стало быть, ты наши афиши мог и не видеть. Они в основном в подземке, зато на всех станциях и вдоль эскалаторов. Где крупнее, где мельче…

У меня даже сердце заходится от мысли, что в подземке живут тысячи Эмили. Подземка вдруг превращается для меня в сказочный обетованный край.

— Я сам в прошлом футболист, — говорит мистер Бенстид. — Чего ты, конечно, не знаешь.

— А, теперь я сообразил, откуда мне знакомо ваше лицо! — говорю я. Тысячу раз видел — в газетах, где он на старых снимках обнимается с товарищами после забитого гола, и по телику, где он порой комментирует только что закончившиеся футбольные матчи.

— Ну, может, ты в старых газетах и набредал на мой портрет — по возрасту ты меня не мог видеть в игре. С тех времен я твердо зарубил себе на носу, что реклама — двигатель всего, а психология — двигатель рекламы. И теперь, когда я заделался шоуменом, я думаю о рекламной механике в этом бизнесе. Будь я футболистом и виси мои плакаты по городу в замаранном виде, я бы тут же решил — публика меня не любит. Что, может, и неправда. Но само число изгаженных портретов роняет меня в глазах народа — и со временем меня действительно будут меньше любить. Чистая психология. Вот и сейчас, если будет слишком много оскверненных афиш, люди машинально будут думать: «Что-то с этим шоу не так, нечего мне на него денежки тратить!» Понимаешь, что я имею в виду, Саймон?

— Кажется, да.