Клуб для джентльменов

— Что, сегодня без хозяйственной перчатки? — говорю я и, гремя металлом по мостовой, подтягиваю стул ближе к столу. Усевшись, пытаюсь поймать взгляд официантки. Черта с два.

— Оставил дома — в честь встречи с вами, — говорит парнишка, глядя мне прямо в глаза.

Ого, откуда у этого задрыги такая самоуверенность?

В моем представлении любой смотрящий на нас видит прилично одетого и вполне благообразного журналиста, почти красавчика, который сидит за одним столиком с неопрятным тощим малым в каких-то обносках. Единственный плюс этого заморыша — очень отдаленное сходство с Игги Попом. Впрочем, и это достаточно двусмысленный комплимент.

И все-таки, невзирая на очевидное, парнишка ведет себя так, словно он хозяин ситуации.

Ошибаешься, засранчик. Я тут хозяин-король, и я буду править разговором!..

Однако править не получается. Этот малый внушает мне непонятный страх. Я его разом и презираю, и боюсь…

Поэтому я молчу и машу официантке. Но она или меня не видит, или делает вид, что не видит. И я не вполне уверен, что мне стоит сейчас тратить драгоценные пенни на двойное латте-фраппучино или какое у них там сегодня «кофе дня». Одна чашечка этого вмигго-раззорино утроит мои предполагаемые дневные расходы. С другой стороны, Уродец сидит тут, явно ничего не заказав. Сделав заказ, я сразу поднимаю свой авторитет.

Увы, привлечь внимание близорукой официантки — дело безнадежное. Она просто не замечает сладкие улыбки, которые я ей шлю.

Я снимаю пиджак и развешиваю его на спинке стула.

— Мне некогда тут рассиживаться, — говорю я. Мне действительно некогда. Меня ждет Дженни — и в ее сумочке, будем верить, мое спасение. — Поэтому давайте сразу быка за рога. Зачем вы позвонили? Что хотите рассказать? Это как-то связано с тем, что произошло вчера в подземке?

Полностью игнорируя мои вопросы и так, будто я вообще рта не раскрывал, он вдруг спрашивает:

— Что у вас в сумке?

Перед Уродцем на столе лежат блокнот и ручка. Они положены подчеркнуто аккуратно, и левая рука Уродца покоится на блокноте. Указательный палец правой руки вопрошающе нацелен на мою сумку, в которой новенький диктофон. Да, от этого парня у меня определенно мурашки по спине. Жизненный опыт подсказывает, что дело не в нем, а в моем собственном психическом состоянии — я стал слишком восприимчив. Тем не менее, тем не менее… как говаривал Мидж, парнишка так и просит в рыло.

— Там диктофон, — говорю я и вдруг ощущаю усталость — нестерпимую, вселенскую усталость.

— Можно поглядеть?

— Да хоть и пощупать.

Он не обращает внимания на мою иронию. С трепетом дикаря, которому позволили коснуться святыни, он достает диктофон из моей сумки и осматривает его.

— Что значит «VOR»?

— Сам начинает запись, когда слышит достаточно громкую речь.

— Только речь или любые громкие звуки?

— Не знаю, этой функцией, говоря по совести, я еще никогда не пользовался. Но вряд ли машинка такая умная, что узнает речь. Наверное, просто реагирует на шум.

— И зачем она вообще нужна, эта функция?

Я молча смотрю на него. И далеко не впервые за последнее время в голове мелькает мысль: за какие такие грехи мне эта нескончаемая катастрофа, к которой сводится мое повседневное существование?.. Я вздыхаю — тяжело-тяжело — и снимаю солнцезащитные очки. Потом опять, уже совершенно голыми глазами, смотрю парню в лицо.

— Много мечтаешь, Клякса? — говорю я.

— Что? — ошарашенно переспрашивает он.

— Ты много мечтаешь, да?

— А как вы меня назвали?

— Не обращай внимания. Так ты много мечтаешь, да?

— Конечно. Я художник. Нам положено.

— Стало быть, мечтатель. Художник. Чудесно. Разговариваешь во сне, Клякса?

— Меня зовут Саймон. Зачем вы придумали мне кличку?

— А, не обращай внимания. Так ты разговариваешь во сне?

— Откуда мне знать?

— Ну, рано или поздно всегда найдется тот, кто ставит нас в известность об этом факте. А тебе еще не говорили? Значит, не существует миссис Кляксы, чтобы слушать ночные трансляции из твоего подсознания?

— Я вас не понимаю… К чему вы клоните?

— Объясняю. Будь у тебя такая вот волшебная машинка, ты бы ее положил на ночь рядом с кроватью, включил эту самую функцию «VOR», а утром мог бы слушать, что ты ночью во сне говорил. Теперь ясно? Ты бы услышал, как ты во сне плачешь. И узнал бы всё, что у тебя на самом-самом донце души.

— Не знаю, — говорю я. — Насчет разговоров во сне — не знаю. Но вообще-то, если подумать, машинке с талантом включаться на голос можно найти полезное применение.

— Ты что записываешь себе в блокнот?

— Про диктофон. Название и номер модели.

— Послушай, мальчик, не хочу быть грубым, однако не пора ли тебе выложить, зачем ты мне звонил? Есть какая-то связь со вчерашним инцидентом на эскалаторе? Откуда у тебя мой телефон?

— Был на вашей визитной карточке.

— А откуда у тебя моя визитка?

— Взял у девушки.

— Какой девушки?

— Да вы ее знаете.

— Имя, черт возьми!

— А это что у вас?

Физиономию Грейла Шарки искажает ярость, когда я кладу руку на его газету. Он весь подался вперед и ждет, чтоб я назвал имя девушки. Вместо этого я ему про газету. Конечно, он бесится.