Теперь Хайди, очевидно, начинает извиваться — всё-таки танец. Когда она поворачивается к хмырю спиной, он предательски косится на других стриптизерок, которые в соблазнительной близости танцуют каждая для своего покупателя. Таким образом, Хайдин хмырь за свои денежки получает максимум. А рядом девушка уже совсем голая. Она двигается, сидя на коленях мужчины, который из осторожности руки убрал почти совсем за спину. И вообще у него вид человека в вагоне подземки, который вежливо удвигает ноги в сторону, давая выйти вставшей старушке. При этом он со страхом думает, как бы девица не оставила на его Армани недвусмысленных влажных следов… и вместе с тем надеется, что она оставит на его Армани недвусмысленные влажные следы.
Но тут срабатывает внутренний счетчик Хайди. Спектакль закончен. Десятка отработана. «Еще танец?» Она имеет в виду — выкладывай еще десятку, а то уйдешь несолоно хлебавши. И он, разумеется, соглашается, потому что трусики еще на ней, и он не видел того, за чем, собственно, пришел. Хмырь сует руку в карман и вынимает десятку. Ловким быстрым движением Хайди прячет банкноту непонятно куда.
Да, всё ограничится двумя танцами. Это двухтанцевый хмырь, по морде видно. На большее не раскошелится. Получив, что положено на свою трудовую двадцатку, он вместе с Хайди вернется к своему столику, за ее спиной показывая приятелям поднятый большой палец. Стало быть, я могу на пути к туалету как бы случайно столкнуться с Хайди.
Ищу глазами Терри, его нигде нет. Хорошо. Из задней комнаты выходит девушка с клиентом. Другая девушка с клиентом туда заходит. Я делаю еще глоток водки и лениво встаю. То ли поправить пиджак, то ли раздумывая, не прошвырнуться ли мне в туалет. Маленький спектакль для швейцара задней комнаты Бруно, которому Терри на моих глазах что-то шепнул — не иначе как «приглядывай за ним!».
Я угадал время правильно. Вышибала снимает бархатный шнур, и из задней комнаты выходит Хайди с хмырем. Она уже не держит его за руку. Она ему что-то говорит, и они улыбаются друг другу. Пока он машинально одергивает пиджак, я тут как тут и игриво хватаю Хайди за локоть.
— О, привет, — говорю я.
Она почти отскакивает. Очевидно, инстинктивно. Много их тут, желающих полапать!
— А, это вы! — говорит она, узнавая меня.
Пару мгновений мы просто смотрим друг на друга.
В ее глазах явный испуг. Личико сейчас у меня, вне сомнения, живописное. Но так пугаться пары синяков… Я кошусь на ее хмыря — не он ли привел ее в такое нервное состояние? Нет, это совершенно невинное счастливое дитя, только что получившее подарок от Санта Клауса. Так почему же Хайди так напряжена?
— Всё в порядке, — говорю я.
Она как бы приходит в себя.
— Да-да, извините, всё в порядке.
— Понимаю, синяки производят сильное впечатление.
— А что случилось?
— Побили.
— О, сочувствую.
— Ничего страшного, заживет.
За ее спиной Бруно. Засек меня. О Господи!
— Хайди, — торопливо выпаливаю я, потому что Бруно уже в паре шагов от нас, — нам нужно поговорить. Может, позже? После закрытия клуба?
Но Бруно уже рядом.
— Ну, дела! — говорит он, искусно втираясь между мной и Хайди. — Что приключилось с вашим лицом, мистер Шарки?
Наши глаза встречаются.
— Крикетный мячик угодил в физиономию, — отвечаю. Поскольку рука Бруно указывает мне путь, я покоряюсь и иду в сторону бара. Бруно меня сопровождает.
— Ох уж эти мячики! Вам нужно быть осторожней, мистер Шарки.
Я сажусь и с невольным вызовом смотрю ему в глаза.
У него деловито-спокойный взгляд кота с мышью в зубах.
— Вы бы допивали свой
При этом он трогает лацкан моего пиджака, потом брезгливо потирает пустыми пальцами, словно на них налипла грязь. Я сижу ни жив ни мертв. С одной стороны, у меня душа в пятках. С другой стороны, я испытываю что-то вроде гнева. Мне даже приятно это шевеление давно уснувшего чувства собственного достоинства. Да пошел ты, качок поганый!
— А впрочем, зачем нам ссориться, мистер Шарки! — заканчивает Бруно с неожиданно милой улыбкой. — Будем и впредь друзьями!
Похоже, он в одиночку играет обе роли — злого следователя и доброго следователя.
Бруно идет к бармену и что-то шепчет ему в ухо. Бьюсь об заклад, «Этому больше не наливать!» Затем удаляется. Я шепчу ему в спину самое грубое оскорбление моей молодости: «Тэтчерист!»
Придурок диджей оставляет паузу размером с Лондон и затем говорит:
— Джентльмены, овацию нашей несравненной Авроре!
Бруно возвращается на свой пост у бархатного шнура, хотя поглядывает в мою сторону. Я не хочу нервировать его, поэтому беру рюмку. Только для виду — мочу губы и делаю глотательные движения, — а на самом деле быстро продумываю план действий.