Клуб для избранных

Между кварталом, юные жители которого посещали школу Франклина, и кварталом, посылавшим своих отпрысков в школу Эдисона, не существовало границы, но различие было явным. Окружение, а не гены разделило детей на две группы. Родители учащихся школы Франклина были университетскими профессорами, адвокатами, врачами и банкирами. Они воспитывали своих детей, уверенные в их способностях, поощряя успехи и вознаграждая за достижения. Сама атмосфера, в которой росли эти дети, способствовала развитию их талантов и нацеливала на реализацию возможностей.

Родители учеников школы Эдисона были не глупее первых, только цели они преследовали совсем другие: иметь достаточно денег, чтобы заплатить за квартиру, купить еду и одежду. Они работали изо всех сил, стремясь свести концы с концами. Для своих чад они желали одного — чтобы сын окончил школу, не пристрастившись к наркотикам и не попав в дурную компанию, а дочь не забеременела. Единственное, на что они надеялись, — это дорастить ребенка до восемнадцати лет, а там пусть уж он сам о себе позаботится.

Питомцы школы Франклина не питали предубеждения против учеников школы Эдисона — просто они трезво смотрели на вещи. Гораздо уютнее чувствуешь себя рядом с теми, кто похож на тебя во всем, тем более что подросткам вообще свойствен конформизм.

Однако случались и осечки. Иногда профессорский сынок, взбунтовавшись против своих чересчур правильных честолюбивых родителей, закусывал удила и находил приятелей среди «эдисоновцев», не интересовавшихся ничем, кроме пива и мотоциклетных гонок. Порой серьезный, вдумчивый юноша из бедной семьи прибивался к группе привилегированных. Новичка не гнали — возможно, из простого любопытства. Его присутствие даже прибавляло романтики устоявшимся отношениям.

В этом четко структурированном обществе Джеймс Стивенсон оказался на ничьей земле. Он учился в школе Эдисона, но вступительные тесты сдал с таким блеском, что был допущен в элитарный класс, сформированный по преимуществу из лучших выпускников школы Франклина. Джеймс не разделял амбиций этих подростков, но учился не хуже, а даже лучше их. Он был таким же смышленым, как профессорские чада, выросшие в интеллектуальной атмосфере.

Таким же смышленым, как Лесли Адамс и ее друзья.

Они бы с радостью приняли Джеймса в свой круг, только мальчик пока не выражал подобного желания. Он отличался от них даже внешне — всегда ходил в потертых джинсах, вылинявшей рубашке и черном кожаном пиджаке.

Джеймс курил, пил, сквернословил, ездил на мотоцикле. Поговаривали, что у него есть подружка, с которой он — о ужас! — спит!

—Он хулиган, — недовольно поджимали губы девочки — подружки Лесли.

— Ну что вы! — вставали на его защиту мальчики. — Он классно сечет в математике, а недавно на наших глазах помог инвалиду.

Не было никаких доказательств того, что Джеймс хулиган. Он никогда не нарушал закон. Правда, он пил, курил, возможно, совратил малолетку, но ни разу ничего не украл. Более того — он с готовностью присоединился к благотворительной деятельности бывших учеников франклиновской школы: мыл машины, отдавая вырученные деньги неимущим, работал в больнице, помогал отстающим.

Джеймс был уникален в том смысле, что внешне принадлежал к обеим группам, не приближаясь к ним, но и не дистанцируясь. И самое поразительное, что ни та ни другая не пыталась его оттолкнуть.

Со своими прежними одноклассниками он дружил лет с пяти, когда неожиданно объявил, что отныне его следует именовать не Джимми, а Джеймсом. Позднее, став старше, они образовали банду Джеймса. В глубине души эти ребята радовались, что их предводитель сумел просочиться в элитарную компанию выходцев из школы Франклина.

Те, в свою очередь, были весьма заинтригованы Джеймсом. Отдавая должное его способностям, они втайне восхищались его необузданностью, пренебрежением к авторитетам, тем, что он курит и пьет. Его успех у девочек вызывал зависть. Самым притягательным в Джеймсе было то, что для него, казалось, не существовало никаких правил. Во всяком случае, вел он себя именно так.

Если мальчики принимали нового приятеля таким, каков он есть, девочки — кроме Лесли — невзлюбили его сразу.

— Он такой грубый, — морщилась одна. — И так странно одевается... Когда я на него смотрю, у меня мурашки бегут по спине!

— А мне кажется, он интересный человек, — задумчиво возражала Лесли.

— Ты шутишь!

— Вовсе нет. Я действительно так думаю.

Лесли могла бы добавить, что считает Джеймса красивым, но у нее не хватало смелости. Его лицо не было классически правильным, аристократичным, утонченным. По мнению Лесли, он походил на пантеру — дикую, свободную, неукротимую. Темно-зеленые, широко расставленные глаза смотрели на мир холодно, оценивающе. Высокие скулы выдавались над впалыми щеками. Тонкие губы порой кривились в насмешливой полуулыбке. Сигарета, с которой он никогда не расставался, покачивалась в такт его шагам, составляя с ним единое целое. Густые темные волосы падали на глаза, крупными завитками ложились на уши и шею.