Клуб друзей китайского фарфора

Валерия Михайловна разорвала подушку и осыпала перьями распростертого у ее ног Петеньку. Евгений Михайлович, развивая дальше идею наказания, предложил сунуть доносчика в огромную вазу, которая стояла посреди гостиной, и запустить вниз по склону холма, предполагая, что Петенька будет управлять этой вазой как летательным аппаратом. Кучерявый с восторгом вызвался помочь, а Валерия Михайловна, испугавшись, что мои интимности, заблестевшие на свету с обезоруживающей прямотой, когда ее любовник ринулся на помощь ее мужу, наведут последнего на опасные подозрения, поспешила накрыть меня своим телом. Я оценил по достоинству ее торопливый и нужный подвиг, но ее прикосновения не вызвали у меня большого волнения, - я был опустошен и не считал возможным когда-либо еще служить удовольствиям этой женщины.

Теперь следовало вынести вазу с загруженным в нее Петенькой во двор, и с мрачной воинственностью трудившийся Евгений Никифорович вдруг желчно бросил своему помощнику:

- Ты бы оделся, гад... ходишь тут, костями сверкаешь, можно подумать образец телесного совершенства, а ведь на самом деле ты...

- Ты молчи, и я буду молчать, - прервал его кучерявый. - Я просто оденусь, и все, больше ни слова.

Кое-как он оделся, кое во что, и вышел натуральным пугалом. И они покатили вазу за дверь.

Валерия Михайловна провела рукой по моим волосам: она вознаграждала меня за перенесенные страхи и муки, за терпение, за любовь, которую я пронес сквозь все выпавшие на нашу долю испытания. Ты устал, бедненький мой мальчик, прошептала она. Но я оттолкнул ее, встал и застегнулся на все пуговицы, какие только были у меня в тот момент.

Я мельком подумал о кучерявом: не побоюсь сказать, что этот человек за вечер, на моих глазах и при моем отнюдь не добродетельном участии в его судьбе, прошел огонь, воду и медные трубы... а ничего, жив, здоров, весел... опасный человек!

***

С улицы Евгений Никифорович и кучерявый вернулись в большом оживлении, удовлетворенные тем, как они распорядились судьбой Петеньки, ставшего причудинским Икаром. Я сидел за столом, пил вино, и горький комок стоял у меня в горле, я почти плакал и оплакивал свою жизнь, которая в эти минуты казалась мне незадавшейся.

- Все равно всему теперь конец, так лучше добро наше на поток пустить, на разграбление, разгромить, чтоб никому не досталось! - крикнул с порога хозяин. - Я сейчас подниму всех, кто здесь валяется пьяный, живой и спящий, и мы будем громить, а ты, жена, танцуй для нас на столе голая!

- Попробуй только, чудак, - возразила Валерия Михайловна. - Ты сегодня уже предостаточно наломал дров. Если ты еще хоть одну вещь испортишь, я уйду - и поминай как звали!

- Уйдешь? С этим? - Ярость бунтующего Евгения Никифоровича обратилась на кучерявого. В нем невероятной силы и выразительности достигло лютование, а кучерявый, казалось, только и ждал, когда на него обрушатся удары: он упал на пол и прикрыл голову руками, смиренно принимая увесистые пинки.

- Перестаньте, перестаньте же! - воскликнул я, вскакивая и пытаясь застегнуть на груди еще какие-то пуговицы, которых у меня больше не было. Неужели вы не видите, в какой я тоске? Я такой молодой, а вы такие старые и мне в тягость ваши отношения!

Мои слова подействовали на людей отрезвляюще, все расселись вокруг стола и принялись пить вино, разглядывая меня с любопытством.

- Все ли мы сделали для того, чтобы этому молодому человеку было отрадно с нами? - задумчиво осведомился Евгений Никифорович.

- Нет, не все, далеко не все, - откликнулся я с досадой. - Я мог бы сказать, что нигде еще не встречал такого понимания и заботы, как здесь, и это было бы правдой, если бы мне при этом не пришлось покривить душой. Вы удивлены? А вспомните, что привело меня в ваш дом. Вникните и сообразите, для чего я сижу сейчас здесь с вами и пью ваше вино, а там в углу лежат мои сломленные друзья. Нет, не праздное любопытство заставили нас прийти сюда. Пальто! Пальто, в количестве двух штук, принадлежащие вашей дочери.

- Но у меня нет дочери, - возразил кучерявый.

Я возвысил голос:

- Пальто! Вон они, в углу. Мы просили вас уладить недоразумение, вы обещали сделать это, и мы надеялись, что вы сдержите слово. Напрасно! Вы оказались не теми, за кого старались выдать себя.

Понуро сидели они под градом моих обвинений. Бледные, нервно двигали они челюстями, пережевывая пустой воздух, и видели, что их старость, уже однажды омраченная уходом дочери, теперь превращается вовсе в ничто под моим юным и неумолимым натиском.

- Но выход из положения есть, - сказал я.

- Какой?

- Уладить это дело сейчас.