Клуб гурманов

Мой голос застрял в горле. Я понимала, насколько фальшиво было то, что я собиралась сказать. Ведь они были правы. Мне нельзя было доверять, я была лживой, предательницей. И как я посмела говорить высокие слова о дружбе, когда сама еще прошлой ночью трахалась с ее мужем?

— Ты другая. Ты считаешь, что ты всегда права. Ты гордишься, что ты работаешь, у тебя образование, что вы такие творческие. Иногда ты явно даешь понять, что считаешь нас поверхностными. Ты и Ханнеке, вы всегда смеялись над нами. А когда дошло до дела, вы нас предали.

— Я не поняла. Каким образом Ханнеке вас предала?

Наверху вдруг раздался грохот и детские крики.

Анжела встала, пошла в холл и крикнула наверх, чтобы они не смели прыгать с верхней кровати. Мы неловко улыбнулись, обрадовавшись, что напряжение немного спало. Она вернулась и с силой положила руки мне на плечи.

— Ты имеешь в виду еще что-то, кроме того, что она спала с Эвертом и испортила его похороны, напившись и закатив истерику? Мы потом еще поговорили с ней, Патриция и я…

— Вы? Когда же? — удивленно спросила Бабетт, как будто только что проснулась.

— В то утро, когда она… — Она провела ребром ладони по шее, и от этого жеста меня чуть не стошнило.

— Она звонила Патриции рано утром. Не для того, чтобы принести извинения, мягко выражаясь. Она обложила нас последними словами.

Патриция почесала в затылке и закончила рассказ Анжелы.

— У меня получилось ее успокоить, и мы договорились встретиться в той кофейне на П.С.Хоофстраат[4] и обо всем поговорить. Но я ее боялась, честно сказать. Поэтому попросила Анжелу пойти со мной. За кофе…

— При этом она в пол-одиннадцатого утра заказала самбуку, — добавила Анжела со злостью во взгляде.

— Она говорила ужасные вещи, которые я не хочу повторять. Да и нет в этом смысла. В любом случае, мы смогли ее убедить, что это опасно, в таком эмоциональном состоянии навешивать на всех обвинения. Мы расстались довольно хорошо. Она обещала обратиться за помощью и в этот же вечер вернуться домой.

— По-моему, Карен и я имеем право знать, что она все-таки сказала, — отозвалась Бабетт и незаметно взяла меня за руку в знак солидарности.

— Нет, — категорично отрезала Патриция. — Я думала об этом, но я не хочу вас этим загружать. Это плоды воспаленного мозга усталой женщины, но это может иметь огромные последствия, если о них пронюхает полиция. Они уже несколько лет ждут, как уничтожить Симона. Это цена, которую надо платить за успех. Только высунь голову из общей массы, и они сделают все, чтобы тебя прикончить. Поэтому, Карен, этот разговор так важен. Если ты хоть немного желаешь добра Ханнеке и Иво, мне и Симону, то не говори больше с полицией. Здесь, между нами, можно обсуждать что угодно. Но там держи язык за зубами.

— Уже поздно, — пробормотала Анжела, как в мелодраме.

— Насколько я понимаю, Ханнеке сказала что-то о Симоне, — сказала я.

— Возможно, вы вдвоем уже вдоволь насплетничались на эту тему, и тебе тоже известно, что у Симона и Эверта были деловые разногласия. Они их разрешили, но теперь полиция увидела в этом мотив.

Бабетт ударила ладонью по столу.

— Я не могу это слышать! Давайте прекратим! Карен моя подруга, вы мои подруги… — Она по очереди посмотрела на нас глазами, полными слез. — Я верю Карен.

— В таком случае я тебе скажу, что с меня тоже хватит. Всего этого! И не только с меня! — сказала Анжела. Она посмотрела на Патрицию, которая терла свой маленький нос пальцами с коричневым маникюром. Она выглядела грустной и разбитой.

— Полиция знает, что вы с ней встречались? — спросила я.

— Нет! И это их не касается! Мы хорошо попрощались с Ханнеке, она вернулась в отель собрать вещи. С нами ехать она не захотела. Мы не сталкивали ее с балкона.

— Но это очень важно для следствия! — мой голос сорвался.

— Если мы расскажем полиции, они тут же захотят знать, о чем был разговор. И кому от этого станет лучше? Эверта и Ханнеке мы этим не вернем, а неприятностей только прибавится. Карен, здесь не идет речь об убийстве, это просто трагическое стечение обстоятельств. Два человека в нашем кругу один за другим выбирают смерть. Почему мы должны за это расплачиваться? — сказала Патриция. — Мне кажется, нам надо немного отдохнуть друг от друга, Карен. Я должна сконцентрироваться на том, чтобы Симону вернули его честное имя. За это я буду сражаться. И ссоры с тобой мне ни к чему.

К глазам подступили слезы, я старалась не заплакать.

Патриция закатывала глаза и надувала губы. В ней появилась какая-то жесткость.

— Я думаю, Карен, ты тоже в нас сомневаешься, как и мы в тебе. И поэтому, как мне кажется, то, на чем держалась наша дружба, исчезло. Симон очень серьезно дискредитирован. Ты утверждаешь, что не имеешь к этому отношения… Не знаю. Кроме того, репутация Симона подпорчена навсегда. Люди скажут, нет дыма без огня. А ведь он вам только помогал. Он такой человек. Согласись, Карен. У вас ведь дела пошли в гору только после того, как он вступил в предприятие Михела.