Клуб гурманов

Я гладила их худенькие спинки.

— Ну, что вы, конечно, нет! Мама просто испугалась Бабетт, а Бабетт испугалась маму. Никто не придет нас убивать, никогда! И ведь у вас очень сильный папа и сильная мама, так что бояться не нужно!

Бо и Люк, бледные и испуганные, прижимались к своей маме. Бабетт поцеловала их и уговорила вернуться к себе. Все четверо поплелись с Михелом вверх по лестнице.

— Ты думаешь, я права? В чем? — осторожно спросила я.

Она шептала совсем тихо:

— Если Эверт был убит, если этот пожар был покушением на всю нашу семью, то есть только один человек, кто мог это сделать, — это Ханнеке.

— Нет, — сказала я. — Я в это не верю.

— Подожди, послушай меня. — Она осторожно взяла меня за плечо. — Эверт расстался с ней. Она не знала, что ей делать. Ты же знаешь, что она много пила, особенно в последние месяцы, что с ней не все было в порядке. У нее был мотив, она могла проникнуть в наш дом… А через неделю она покончила с собой. Это так логично, что меня удивляет, как полиция до сих пор до этого не додумалась.

Я с трудом переносила ее слова, ее прикосновение, ее присутствие рядом.

— Пойдем лучше спать. Мы так измотаны, что начнем говорить ерунду.

— Почему я вчера должна была слушать тебя весь вечер, а сегодня ты отказываешься выслушать меня? — она сжала губы и посмотрела на меня со злобой.

— Завтра, — сказала я. — Завтра мы договорим.

Я ушла наверх и лежала без сна, пока не убедилась, что она уже в своей комнате.

36

Я нареза́ла круги по парковке мотеля, как курица, которой только что отрубили голову, в поисках места, где мою машину могли бы не заметить. Я так нервничала, что чувствовала себя больной. В животе урчало, я вспотела как мышь.

Втиснувшись на укромное место, чуть не задев машину рядом, я открыла зеркало и еще раз посмотрела на свое перепуганное лицо, как у загнанного зайца, ослепленного фарами. Я ущипнула себя за щеки, чтобы добиться хоть какого-то цвета лица, намазала губы блеском, брызнула духами в вырез черной шелковой блузки, которая от пота прилипла к телу, сунула в рот жвачку и стала яростно жевать. Мобильный был сломан. Я не могла позвонить Дорин. Оставалось только надеяться, что она приедет.

У обшитой деревом стойки в лобби гостиницы был настоящий круговорот приходящих и уходящих бизнесменов, шаркающих пенсионеров, усталых мамаш с прогулочными колясками и появляющихся время от времени парочек, испуганно озирающихся по сторонам и, судя по всему, приехавших сюда для быстрого внебрачного секса. На больших досках были написаны фамилии и названия фирм, которых радостно приветствовали и просили пройти в залы с разными названиями. Таблички, которая указывала бы направление к номерам, не было. Мне ничего не оставалось, как подойти к администратору, чего мне ужасно не хотелось. Я попыталась быть незаметной, насколько это было возможно в ярко освещенном открытом холле, и при этом не трястись так сильно. Мужчина передо мной брал ключи от номера, объясняя кому-то по телефону, что пробудет в Лондоне еще как минимум день, и доверительно подмигнул мне. Я покраснела.

Когда девушка за стойкой спросила, чем она может мне помочь, я покраснела еще сильней и долго чесала в затылке, прежде чем выдавить из себя вопрос. Она радостно сообщила мне, что господин Симонс уже заселился в номер, и услужливо показала, куда мне идти, не спросив ни фамилии, ни паспорта. Я подавила в себе желание придумать сложную причину моего появления. Но она, вероятно, слышала здесь уже все возможные причины. Я прошла за горшками с заморскими пальмами к серому незаметному коридору, репетируя на ходу, что я буду делать и говорить, хотя перед глазами все настойчивей возникали картины нас в постели.

Я постучала. Сначала тихонько. Потом сильнее. За дверью играла музыка. Герман Броод. Я стукнула еще сильнее. Раздался шум, музыка стала тише, и дверь распахнулась. Симон был в расстегнутой рубашке, гладил себя по плоскому животу и игриво накручивал на палец черные волосы на груди. Его темная длинная челка нависала на глаза, он протянул руку и погладил царапину на моей щеке. Мы ничего не говорили. Впервые он выглядел ранимым и одиноким. Наши вспотевшие ладони нашли друг друга, он притянул меня к себе. Он прижался к моей шее и прошептал мое имя. Я захлопнула дверь. Несколько минут мы простояли так, молча вздыхая и гладя друг друга по спине, пока Симон не отстранился, взял мою голову в ладони и поцеловал меня в губы. Меня тронул этот жест, похожий на прощание. Его гипнотизирующие синие глаза покраснели и возбужденно блестели. Он него пахло алкоголем.

— Налей мне тоже, — попросила я и кивнула на бутылку «Столичной», стоящей на столике из фальшивого орехового дерева. Симон подошел и налил мне в стакан немного водки. Комната была большой, с кроватью «кингсайз» посередине, накрытой синтетическим розовым покрывалом, и бассейном, который с трудом можно было назвать бассейном, такой он был маленький. Иллюзию люкса довершали два лежака из тикового дерева, и я тут же спросила себя, ложился ли в них вообще кто-нибудь.