Клуб интеллигентов

Глаза начальника засветились радостью: значит, люди не спят.

— Вот-вот! — произнес он. — Почин сделан. Кто следующий?..

— Нужен вентилятор, — вмешался третий.

— Не вентилятор, а печка! — горячо возразил голос из красного угла. — Руки коченеют, работать невозможно!..

— Главное — шкаф для бумаг!

— А я, как вы хотите, без настольной лампы работать не буду! Я не кошка, впотьмах не вижу!..

— Запретить курение — вот что!

При виде такой активности работников в душе начальника тени разочарования понемногу рассеивались. Предложения он отмечал на листе бумаги.

— Видите, видите, сколько энергии у людей! Нужно только ее высвободить и повернуть в нужном направлении, — радовался Реклис. — Продолжаем. Кто еще хочет выступить?

Предложения посыпались как из мешка: одни в целях экономии рабочего времени требовали построить многоместную уборную, другие — купить кошку для охраны бумаг, третьи просили для возбуждения ума установить бильярд, четвертые хотели уйти в отпуск и пр.

Но пуще, нежели обычно, взволновало всех выступление Девиндарбиса, в котором он самокритично обрисовал истинное положение дел.

— Братцы, плесневеем! — сокрушался он. — Тлеем! Правильно говорит товарищ Реклис: не отдаем мы всех своих сил на осуществление плана, крадем народный хлеб, не вносим своего вклада... Мы обязаны сдвинуть дело с места, шагать с огромным патриотическим подъемом к еще более полному расцвету и опрокинуть «Смачную колбасу»...

На этот раз патриотическая волна захлестнула прежде всего сердце заведующей отделом Телефоните, и глаза ее увлажнились. Дрожащим голосом она произнесла одобрительное ответное слово и расплакалась. Еле-еле сдерживал слезу и писарь Реклис — к его горлу приметно поднимался комок. С теми же благородными чувствами бились сердца и других, энергия и решимость горели на лицах. Много еще огня было выплеснуто на собрании в этот раз — им бы и гранит был расплавлен. Даже муха, готовая дождаться весны на макушке упомянутого конторщика, ожила и, жужжа, описывала круги над этим половодьем энергии. А Реклис все спрашивал: «Кто еще хочет?» — и сердце его рвалось из груди.

В это-то время и раздался роковой голос:

— Я полагаю, нам нужно приступить к работе — ведь заседаем уже четвертый час, — произнес какой-то скептик, ненароком нанося удар по всему ходу дискуссии.

Бурлящая аудитория на миг перестала кипеть и вонзила пронзительные взгляды в подавшего реплику.

— Он сеет пессимистические настроения! Как можно говорить такое! — воскликнул Девиндарбис.

Его поддержал Реклис:

— В самом деле, товарищи, тут что-то неладно... Нельзя так как-то... нам нужно выяснить, наметить вехи... Мы не позволим мешать дискуссии. Я не знаю, но мне кажется, товарищи, надо как-то расшевелиться...

— Девиндарбис уже давно шевелится: полдня в столовой, другую половину — в сортире, — заметил скептик.

— Клевета! Это он сам там просиживает — из-за него надо в очереди стоять, товарищ писарь! — бросился к столу Реклиса Девиндарбис.

Неведомо, как долго продолжались бы прения, если бы не было затронуто чувство стыдливости Телефоните: она вспыхнула, как спичка:

— Ну, знаете... О подобных делах в таком месте... Я не перенесу!

— Невинность! Непорочная лилия! — задудел Девиндарбис и вдобавок ляпнул: — Дама, черт побери!

— Прошу без оскорблений! — предупредил писарь. — Говори о деле.

Однако в сердце Девиндарбиса уже начало наслаиваться что-то, похожее на нечто невообразимое, и он не смог сдержаться:

— Пусть она меня не задевает, я за себя не отвечаю... я могу крайне непристойное слово сказать!

— Сдержись! — пытался утихомирить оппонента Реклис. — Слово получишь потом.

Начальник безнадежно оглянулся: он не ведал, как погасить пламя разбушевавшихся страстей. А в дискуссию уже пытались ввязаться и другие.

— Знаю я тебя, — без всякой очереди вылез конторщик Мамулис, обращаясь к Девиндарбису. — Сказал бы, кто ты такой, да в присутствии женщины неудобно. Знаешь ты... кто?

— Какая я тебе женщина? — выпучила глаза оскорбленная Телефоните. — Когда ты меня замужем видел? Могу паспорт показать...

— Извиняюсь, я вовсе не намерен проверять твои документы. Но эта дрянь... Мамулис повернулся к Девиндарбису, однако Телефоните, не понимая, кому адресована последняя фраза, прямехонько кинулась в истерику.

— Послушай, Реклис! Мои документы для него дрянь? Что, я подделала их, что ли? Я подам в суд!

— Во-первых, товарищ Телефоните, надо считаться со словами. Я тебе не «Реклис», а «товарищ Реклис», — предупредил начальник. — А вы там, пожалуйста, говорите о деле, какие тут могут быть личные счеты? Наша задача — догнать и перегнать «Смачную колбасу». Ясно?

Как видно, это было не ясно, так как шум голосов и дебаты продолжались. На поверхность вновь всплыли личные дела, ибо своя рубашка — ближе к телу. Крови было попорчено много. Страсти разгорелись, и их не в состоянии была погасить целая пожарная команда.

И все же Реклису удалось закрыть собрание, продолжавшееся девять часов кряду. Смертельно измученные, шатаясь, будто пьяные, участники его разошлись.