Клуб юных вдов

Я вытаскиваю одну из коробок, привезенных из коттеджа, ставлю ее на колени и роюсь в ней. Вставленный в рамку наш с Ноем снимок на «свадебном обеде»: столики на причале, жареные моллюски и роллы с омаром, с нами группа и родители Ноя. Я достаю комок скрученных шарфов, перепутавшиеся ожерелья и док-станцию для айпода, которую мы использовали в качестве будильника – по утрам играла наша любимая «Аллилуйя» Леонарда Коэна в версии Джеффа Бакли.

Наконец я нахожу то, что ищу: папку на молнии. Ной хохотал, когда я принесла ее. Он сказал, что мы единственная группа, которая с концерта на концерт таскает с собой дебильный школьный портфель. Но именно в этой папке я держала все свои записи, от контактов импресарио и фирм по аренде машин до плей-листа, списка тех, с кем мы познакомились в других городах и к кому могли бы завалиться, газетных вырезок… В общем, все важное. Росс называл эту папку «нашей Библией». Мы никогда без нее не путешествовали.

Я втыкаю в розетку вилку от док-станции и устанавливаю время. Знакомый тускло-красный свет возвращает меня в наш коттедж, и у меня на мгновение сжимается сердце. В другом мире мы с Ноем обсуждаем, что приготовить на ужин. Ной наигрывает новую песню, а я ищу в сети рецепт. Ребята удобно расположились на разношерстной мебели, собранной по подвалам и барахолкам, и выкрикивают свои пожелания по части еды и музыки.

Я роюсь в папке, пытаясь отыскать листовку с прошлогоднего фестиваля. Помню, мне тогда через общего знакомого удалось раздобыть номер личного мобильника одного из организаторов. Единственный способ устроить для ребят (и Симоны) приемлемую рекламу за такой короткий срок – это поднять старые связи, правда, связей-то особых практически не осталось. В дверь стучат, и сначала я не обращаю внимания: Элби быстро надоедает стучать, если ответа нет. Но дверь со скрипом приоткрывается, и я едва не вскрикиваю, когда вижу в щель папин мокасин.

– Эй, – говорит папа из-за двери, – ничего, если я войду?

У папы и Джулиет есть одно неоспоримое достоинство: они свято чтут личное пространство. Они никогда не врывались ко мне в комнату, не попросив разрешения. И до того, как я уехала, и сейчас, когда я вернулась.

– Конечно, – отвечаю я, как раз найдя нужную листовку. Я загибаю уголок, застегиваю папку и быстро сую ее под подушку, потом поднимаю с пола учебник истории, открываю его и кладу на колени.

– Занимаешься? – спрашивает папа, подходя к изножью моей кровати. Он приваливается к столбику балдахина, тому самому, у которого отсутствует верхняя часть в виде резного ананаса, и вся конструкция натужно скрипит. Кровать старинная, в ней спала в детстве мама, а еще раньше – бабушка. Когда-то я ненавидела эту кровать – она скрипела на разные голоса, когда я ворочалась в ней, и мне казалось, что вокруг собираются призраки, – но сейчас я понимаю, как мне ее не хватало, когда я уехала.

– Ага, – отвечаю я деланно усталым голосом. – Завтра большая контрольная.

Папа кивает, мои слова произвели на него впечатление.

– Ведь ты и в самом деле взялась за ум, да? – Он улыбается.

– Вряд ли у меня был выбор, – говорю я. Папа осторожно присаживается на край кровати.

– Ужин почти готов, – говорит он, разглядывая постеры на стенах, – я начала собирать их в восьмом классе, когда стала встречаться с Ноем. Графический, немного мультяшный плакат с концерта Боба Дилана и Джоан Баэз 1965 года. Рисованная обложка альбома «Десемберистс» со странного вида парой, держащейся за руки. Черно-белый постер с женщиной, которая, держа трубу и чемодан, выглядывает из-за угла. Он называется «Жена трубача» и всегда был моим любимым. Мне нравится таинственная улыбка женщины, и я представляла, как она ждет на тротуаре, пока ее муж, знаменитый джазовый музыкант Дональд Бэрд, ловит такси.

– Спущусь, когда закончу, – говорю я, наугад открывая страницу с Великим расколом 1054 года. Очень надеюсь, что на контрольной эта тема мне не попадется – ведь я даже не представляю, о чем речь.

Папа кивает и чешет затылок.

– Вообще-то я хотел кое о чем поговорить с тобой наедине, – говорит он. – Понимаю, последние недели дались тебе нелегко, и у меня нет желания подбрасывать тебе новые проблемы, но я решил… мы с Джулиет решили… мы продаем дом.

– Какой дом? – спрашиваю я, делая вид, будто читаю. «Греческая православная церковь». «Римская католическая церковь». Гонения, противоречия и так далее, и так далее.

– Этот дом.

Я отрываюсь от учебника и поворачиваюсь к папе.

– Наш дом?

Папа трет колени.

– Сегодня утром мы встречались с подрядчиком, и оказалось, что работ по дому гораздо больше, чем мы думали, – отвечает он. – И Джулиет считает, что нам нужно что-нибудь побольше, ведь дети-то растут.

– Джулиет считает? – подкалываю его я.

– Мы оба считаем, – твердо говорит папа. – Я понимаю, что для тебя это все непросто, Тэм. Я не хочу приукрашивать ситуацию. Ты выросла в этом доме. У тебя с ним связано много воспоминаний. Твоя мама…

– Всё, – говорю я, откидываясь на стопку подушек и выставляя перед собой учебник, как щит.