Клуб юных вдов

– Ого, – произносит он. – Это… – Он сияет, на лице широкая и радостная улыбка, и я вижу, с каким усилием он сдерживает чувства. – А ты этого хочешь?

Пусть внутренний голос упорно твердит, что это ошибка, но последние недели я постоянно сравниваю Ноя и Колина. Будто заново открываю главу из истории папы и Джулиет. Там, где Ной сдержанно молчал, Колин напрямую высказывает свое мнение. Где Ной был оригинален, подход Колина предсказуем. Но у них есть одна общая черта, причем настолько важная, что я удивляюсь, как раньше не обратила на нее внимания: ни один из них ни разу не посоветовал мне, что делать.

Когда я ссорилась с папой или когда у меня в школе были неприятности, Ной просто спрашивал, что случилось, выслушивал меня, а потом задавал вопросы типа «И что ты собираешься делать дальше?» или «Чем я могу тебе помочь?». Иногда, когда мне хотелось, чтобы он так же завелся, как и я, вопросы доводили меня до бешенства. Но в большинстве случаев они просто заставляли меня свернуть с накатанной колеи. Чтобы взглянуть на ситуацию по-новому и задуматься.

– Наверное, – отвечаю я Колину. – Но больно все стремительно. И выглядит слишком просто. Такое впечатление, что мне сейчас перезвонят и скажут, что все было шуткой. – Я тяжело вздыхаю. – Скорее всего, я завалю выпускные или не закончу летние курсы.

– Как раз то, что нужно, – кивает Колин. – Пессимизм. Откроет перед тобой все двери.

Я пихаю его коленом.

– Знаю, – говорю я. – Я должна бы радоваться.

– Ничего ты не должна, – возражает он. – Забыла? У нас зона, свободная от долгов.

Сквозь стекло журнального столика я разглядываю ломаный узор на ковре. А что, если бы все сложилось по-другому? Я буквально слышу собственную мысль: «А что, если бы Ной был здесь?». Я тусовалась бы с группой, моталась бы с ними на гастроли, а в перерывах между разъездами строила бы с Ноем жизнь на острове. Не было бы это ложью? Не боялась ли я признаться себе, что хочу чего-то другого? Чего-то для себя?

– Не знаю, – продолжаю сомневаться я. – А что, если я поступлю и возненавижу учебу?

Колин пожимает плечами.

– Будешь ненавидеть, – говорит он. – Иногда. В первом семестре я каждую неделю думал о том, чтобы куда-нибудь перевестись. Но потом привыкнешь. Познакомишься с людьми, которые тебе понравятся. Или не привыкнешь, и займешься чем-нибудь еще. – Колин заправляет мне за ухо прядь волос. – Так что давай праздновать. Что бы ты ни решила, это все равно хорошая новость. Согласна?

– Согласна, – киваю я.

Колин лезет в пакет и достает картонную коробку с едой и два пластиковых контейнера. В одном дюжина устриц и приправы в маленьких баночках. В другом – приготовленные на пару, еще горячие мидии и мисочка с топленым маслом. В коробке – два огромных ролла, набитых сочным розовато-белым мясом омара.

– Давай есть.

– Зачем все это? – ошарашенно спрашиваю я.

– Я же говорил. – Колин пожимает плечами. – Я думал, что у нас праздник. А какой праздник без устриц?

Мы относим все эти деликатесы на заднюю террасу. Идет теплый дождь, поливая мамин разросшийся сад и качели Элби, его смертельный аттракцион. Я нахожу льняные салфетки и даже старую ароматическую свечу. Разложив салфетки на столе, зажигаю ее. Колин в восторге до тех пор, пока мы не понимаем, что от нее пахнет ванильным мороженым, а этот аромат совсем не сочетается с морепродуктами.

После ужина мы собираем мусор в пластиковый пакет. Колин усаживает меня к себе на колени и растирает мои руки в пупырышках гусиной кожи. Я кладу голову ему на плечо и вдыхаю его запах. От него всегда пахнет чистотой и свежестью, как будто он только что вышел из душа.

– Ты нюхаешь меня? – спрашивает он.

Утыкаюсь носом ему в шею.

– А это запрещено?

– Не знаю. – Колин смотрит в потолок. – Надо свериться.

– С чем свериться?

– С моей инструкцией по свиданиям с несовершеннолетними, – отвечает он.

Резко выпрямляюсь, хватаю его за плечи и смотрю прямо в глаза.

– Можешь сделать мне одолжение? – спрашиваю я.

– Любое.

– Прекрати.

Он склоняет голову набок.

– Что прекратить?

– Прекратить дергаться из-за всего, – отвечаю я. – Из-за нас. Нам из-за многих вещей может быть неуютно вместе. Мы можем копаться в этом каждый раз, когда видим друг друга, а можем просто… не копаться.

Колин смотрит на меня, и я вижу, как его лицо становится озабоченным.

– Вот я, – продолжаю свою мысль. – У меня и так масса поводов для беспокойства. И мне бы очень хотелось, чтобы эта часть моей жизни обходилась без постоянного анализа. Ясно?

Взгляд Колина сосредоточен и ничего не выражает. На одно короткое и жуткое мгновение мне кажется, что я все разрушила. Тем, что произнесла вслух то, что каждый из нас думал. Что вела себя как слон в посудной лавке, что зашла слишком далеко. И завела нас слишком далеко. Вот сейчас он передумает. И уйдет.

Но Колин не уходит. Вместо этого он крепко обхватывает меня за талию. Поднимает, встает, идет через кухню в гостиную и укладывает меня на диван.

– Сколько времени? – шепчу я.