Клуб «Криптоамнезия»

Б.Ф.: Они были каждый год разными… (Смеется.) Когда я только собирался поступать в университет, то, помнится, писал целые серии картин а-ля Фрэнсис Бэкон: орущие головы и тому подобное. Позже у меня были серии разноцветных холстов в манере Морриса Льюиса, который мне так же нравился. И, конечно же, не обошлось без периода Ричарда Гамильтона. Другие мои работы не заслуживают внимания. Я так и не нашел свое место в живописи, я просто любил писать картины. Еще в университете я занялся музыкой, так что учеба не настолько увлекала меня, как могла бы или как должна была увлекать. Наверное, я не был предан живописи всем сердцем, хотя вначале очень ее любил. Однако музыка для меня была очень сильным наркотиком, и мне становилось все яснее, что хочется заниматься именно ею, хотя точно я это понял уже после окончания университета. В общем, все четыре года в Нью-Касле я с огромным удовольствием пачкал холсты.

М.Б.: Когда в 1972 году образовалась группа Roxy Music, казалось, и звучание, и имидж уже окончательно сформировались. У вас как у создателя группы было определенное видение ее будущего?

Б.Ф.: Честно говоря, нет, хотя мне хотелось, чтобы ее стиль был очень эклектичным, а музыка – наполнена эмоциями, каковой она для меня и являлась, хотя некоторые не считали ее эмоциональной. Хотелось привлечь в нее элементы разных жанров, которые мне нравились, и это было очень заметно. Мои интересы простирались от экспериментальной музыки вроде Джона Кейджа до различных течений американской музыки, в особенности афроамериканской: блюза Leadbelly, R’n’B, поп-музыки из Детройта и Мотауна, а также великолепных, на мой взгляд, музыкантов, записывавшихся на Stax. Кроме того, на меня повлиял джаз, и, пожалуй, первые концерты, на которые я ходил, были джазовыми. Я был поклонником Чарли Паркера, Билли Холлидэй и всех великих джазменов. Еще в детстве, годам к десяти-двенадцати, переслушал невероятное количество музыки различных стилей – именно тогда началась моя одержимость ею. Я также много читал о музыке, потому что работал разносчиком газет – музыкальных еженедельников, посвященных джазу и блюзу.

Но от большинства музыкантов, на которых повлиял блюз, таких как Ван Моррисон или Эрик Клэптон из моего поколения, меня отличает то, что меня интересовали и Фред Астер, и Джин Келли, и вообще «белая» американская музыка того периода – Пэн Элли, Коул Портер – великие музыканты, более близкие к европейской культуре. От их музыки веяло скорее венскими мостовыми, чем хлопковыми плантациями. Вместе с еврейскими эмигрантами из Австрии, Германии и других европейских стран в 1930-е годы в Нью-Йорк перекочевало и много волшебной музыки. Не надо забывать и о бродвейском звучании, как его иногда называют. Мне оно тоже нравилось. У меня в голове все время крутилась музыка, и, когда я сам начал писать песни, все эти замысловатые влияния переплелись. Слово «коллаж» напрашивается само собой: я взял по крупице отовсюду и постарался создать из этого собственный материал.

Но не забывайте, что кроме меня в группе было еще пять человек, умения которых я также пытался задействовать, подобно тому, как Дюк Эллингтон писал для своих музыкантов: у него был чудесный саксофонист Джон Ходжес, а на баритон-саксофоне играл Герри Карни. И вот я подумал: отлично, Энди Маккей может играть на гобое, значит, можно добиться европейского звучания и разнообразить подходящими мелодиями некоторые песни. Например, в Sea Breezes (альбом Roxy Music, 1972) звучит очень навязчивая партия гобоя, а потом вдруг вступают оглушительные барабаны и громкие гитары. В отношении Roxy Music важно то, что ее музыкальный спектр был куда шире, чем у обычной рок-группы. Мы вряд ли были лучшими музыкантами в мире, но звуковая палитра, с которой я работал, была весьма обширной. И мне кажется, что именно поэтому я так доволен ранними записями Roxy Music: звучание было очень богатым. Мы не просто задействовали гитару, бас и барабаны, что само по себе неплохо, но скоро надоедало, – нам хотелось придать музыке другие оттенки. Прекрасно, что с нами был Брайан Ино, который мог преобразить звук обычных инструментов до неузнаваемости. Мы не только оглядывались на музыку прошлого, но и всматривались в будущее, пытаясь создать нечто новое. Должен признаться, мы осознавали свою уникальность. Быть частью Roxy Music, главным архитектором – было очень увлекательно. Но я уже устал об этом говорить… (Смеется.)

М.Б.: Концерты Roxy Music всегда были величественными и экзотическими представлениями. Каким был ваш подход к живым выступлениям?