Клуб любителей фантастики, 1961–1962

— Куда же они девались?..

Отпечатки лап, покружив у костра, устремлялись по берегу, к излучине, которую миновали вечером, перед тем как лечь спать. Друзья бросились по следу. Миновали мыс, круто вдавшийся в реку, и остановились. Стая была здесь.

Накануне вечером Борис и Василий взорвали сползший откос; тут же хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить к пробам, но глыба нависла так угрожающе, что друзья сочли за благо найти для ночлега более удобное место. И сделали правильно: глыба отвалилась и на высоте четырех-пяти метров открыла узкую щель, черневшую на белом известняке. Собаки ныряли в щель и появлялись с добычей; здесь же, меж камней, пожирали куски. Увидя Бориса и Василия, некоторые виновато завертели хвостами.

— Рустан! Салка! — закричал Борис. — Ко мне!

Вожаки отделились, пошли; за ними потянулись другие, зализывая окровавленные пасти.

— Что вы нашли? Какую мерзость?

Кругом валялись куски кожи, спутанные мотки желтой с чернотой гривы. Превозмогая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызенным куском.

— Борис!..

Борис и сам рассматривал клок кожи, и, когда поднял глаза, а них было удивление и недоуменный вопрос:

— Не пойму… Не встречал подобного.

— Это непостижимо, Борис! Трудно поверить…

Оба, как по команде, подняли взгляд к зияющей щели, и, наверное, оба бросились бы к ней, если бы не остроухая лайка, воровато кравшаяся туда же.

— Румка! — страшно заорал Борис. — Куш!

Собака, поджав хвост, повернула, а асе остальные шарахнулись от людей а недоумении.

Пока Борис отгонял собак, Василий уже карабкался по камням к отверстию. Товарищ нагнал его у самой дыры. И то, что предстало взорам, потрясло обоих до оторопи.

В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного. Бурая шерсть висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть кожи и мяса была содрана, виднелось обглоданное ребро. Но поразительнее всего было другое: из большой и глубокой раны — невероятно! — крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!

Перед глазами стояла полутьма пещеры. Вдруг в глубина друзья различили очертания другого, еще большего зверя. Он стоял, как гора, привалившись боком к скале, с опущенным хоботом и закрытыми глазами. Туша была нетронутой. Казалось, животное дремлет и вот сейчас свернет хобот, шагнет могучими ногами. Подойти было жутко.

Какой же он? Мертвый? Замороженный?.. Под пальцами ощущалась грубость кожи, холодной как лед, но не мерзлой. Она подавалась под пальцем, хотя, прикасаясь, каждый чувствовал мурашки, бежавшие по спине…

Первым побуждением друзей было закрыть дыру: животное сохранялось в постоянной температуре. Отверстие заделали парусом, завалили снегом.

— Случай необычайный, надо ехать немедля! — сказал Борис, отряхивая снег. — До Средне-Колымска пять дней пути. Если взять обе упряжки — четыре. Езжай, Василий, поднимай всех!

…Вскоре вдали лишь чернела точка в вихревом снежном облаке.

Борис садится у костра. Находка действительно необычна. Странное ощущение, что мамонты живые, овладело Борисом с первого взгляда, когда увидел капли черной крови.* Живые, только в спячке, в анабиозе!

Борис с детства рвался в Арктику, к полярным сияниям. А теперь он геолог, кладоискатель. Мечта осуществилась.

Сейчас за спиной целый живой окоченевший мамонт. Его надо только оживить! Мысль поражает, как удар грома…

— Оживить! — Борис встает, ходит по берегу взад-вперед. — Оживить!..

Опыты на рыбах, летучих мышах показали возможность оживления, даже когда было поверхностное обмерзание. Борис вспоминает коричневую эластичную кожу, холодную как лед. Она не мертва. Тканевая жидкость переохлаждена, но не затвердела.

— Но как оживить? — вопрос падает камнем. — Как?.. — И снова садится на снег, упирая взгляд в пламя костра.

Ночь наползает неторопливо. Поднялась луна, огромная, оловянная. Крепчает мороз: середина апреля, а не меньше двадцати. Борис подбрасывает в огонь сучья. Языки пламени взмывают выше, пляшут, волнуются. Это помогает думать.

В тишине — отчетливые шаги. Борис поднимает голову.

— Кто идет?

Шаги замедляются, слышно частое дыхание. Борис вскакивает и почти сталкивается с Василием.

— Борис… — тяжело опускается тот у огня.

Василий без рукавиц, в порванных заиндевевших унтах, одежда обледенела по пояс.

— Там… полынья… влетели с разбегу. И сразу под лед — собаки, нарты. И сам… если б не вмерзшее корневище.

Василий с отчаянием смотрит а глаза друга.

— Двести километров, понимаешь… Без ружья, без спичек…

— Ладно! — Борис достает спальный мешок, белье. — Не пропадем. Сушись!

Василий раздевается, трет посиневшие ноги. Потом сидят у костра. Борису хочется поделиться с другом мыслями о том, что произошло, но понимает: Василию нужен покой.

Ложатся молча. Василий сразу засыпает. Борис думает: «Мамонт. Оживить…» И опять тот же маленький злющий вопрос «как?» колет острой холодной иглой.

Сон овладевает всем.

Разговор произошел за завтраком.

— Пешком по апрельскому снегу — десять-двенадцать дней. Наступит весна — не убережешь мамонта.

Василий понимает, молчаливо соглашается.

— Рисковать мы не вправе. Пойми! Мамонта надо… оживить.