Клуб любителей фантастики, 2004

Это, вообще-то, форменный мазохизм. Перед началом конференции молодые авторы, с дрожью в коленях, представляют лучшие, по собственному мнению, тексты, чтобы мэтр успел их прочитать. Во время мастер-класса ведущий по одному их разбирает: кратенько пересказывает сюжет, а потом начинает громить в пух и прах. Несчастный автор краснеет и бледнеет, пытается как-то оправдаться, но, задавленный неотразимыми аргументами, быстро сдается, лишь иногда слабо трепыхаясь. А когда он уже готов начать выбирать между петлей и ядом, мастер говорит: «ну, ничего, вы не так плохо пишете, пробуйте еще, и у вас получится…».

Кроме порции здоровой и часто обоснованной критики в адрес конкретного рассказа, блиц-семинара гю каждому тексту, когда высказывается не только ведущий, но и любой желающий, мастер-класс позволяет вживую пообщаться с успешным (коммерчески и литературно) автором, позадавать ему каверзные вопросы.

Важны не только комментарии к рассказам, но и позиция мастера по отношению к писательству в целом, какие-то творческие секреты, выгодные ходы, Громов в большей степени напирал на коммерческую сторону — не писать для журналов, которые не платят гонорар, ибо это подрывает ценность собственного творчества; как назвать роман; как общаться с издателем и т. д. Дяченко в основном говорил о том, какувлечь читателя, что ему нужно, что заставляет вцепиться в книгу и не откладывать ее до самого конца.

Оба раза мои рассказы выиграли. В 2003-м диплом победителя мне вручил Александр Громов за рассказ «Ничья» (см. «ТМ» № 2'04), а теперь — Сергей Дяченко за рассказ «Девятое марта».

Ну и, кроме всего вышесказанного, мастер-класс — это вполне реальный шанс обратить на себя внимание издателей, редакторов журналов.

— У Вас есть какие-то достижения, которыми Вы особенно гордитесь?

Моя маленькая победа — 2 апреля 2004 г. я перешагнул отметку в полтора миллиона тиража. Конечно, пока еще не книжного, все вместе. Но, учитывая, что тиражи современных, даже самых популярных, журналов редко превышают 20–40 тысяч, немножко погордиться можно.

— Сакраментальный вопрос: Ваши творческие планы?

Без этого никуда… Буквально на днях сдан в редактуру новый роман — «Анафема». Сейчас идут переговоры с издательством о выпуске отдельной книжкой сборника моих рассказов. К осени надеюсь дописать следующий роман, рабочее название — «Бремя стагнатора».

— Спасибо за интервью. Творческих удач и до свидания!

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 8 2004

Александр Маслов КОКОН

«Ей снова снились семь ангелов, тихо спускавшихся с неба и глядевших так строго, что хотелось закрыть лицо руками и зарыдать…» — он не мог вспомнить, из какой книги эти слова. Конечно, очень старой, может быть, такой же старой, как все человеческие страхи, мечты и пришедший с ними грех. Губин разжал пальцы, и книжный листок упал, мешаясь с тысячами других, разбросанных по пустырю.

Сегодня снова было много коконов. Их приносило откуда-то с запада. Они висели в небе светлыми точками, соединялись в гроздья и молчаливо уплывали за горизонт. Их почему-то всегда влекло друг к другу — они будто бы и сейчас оставались людьми, спешащими выстроиться в очередь в метро, столпиться в беспомощной тишине у тела умирающего старика или выкрикивать хлесткие лозунги на тесной от ропота площади. Некоторые опускались низко и плыли, касаясь деревьев, похожие на воздушные шары, которые когда-то продавали связками на улицах, только отяжелевшие и серые, словно утро после шумного праздника.

— Александр Сергеевич!

Губин оглянулся на голос жены и направился к ней, обходя ржавые плети арматуры, торчащие из земли и бетонных плит.

— А я, пожалуй, возьму это почитать, — она держала стопку журналов с выцветшими обложками и разлохмаченными краями.

— Что-нибудь интересное? — приподняв очки, он осторожно взял верхний.

— Так… просто хочу вспомнить, Саш, — Ирина Васильевна встала с обломка бетона, подошла и прильнула к мужу, приподняв голову, разглядывала морщины на его лице и припухшие, улыбающиеся всегда губы. — Хочу читать и вспоминать все, что было до две тысячи двенадцатого.

— Пойдем, Ириш.

Они направились через пустырь мимо контейнеров с покосившимися и оторванными дверцами, мимо груд прелого тряпья и мусора. Возле железнодорожной станции виднелась электричка — из тех, что раньше называли «дачными». Уже семь лет она стояла здесь неподвижно, в гуще высоких сорняков, похожая на перевернутую полузатопленную баржу. Над перроном на ребрах обрушившегося козырька сидели птицы, и рядом с фонарным столбом болезненно зеленела молодая яблонька. Здесь горько пахло полынью и еще металлом, оставленным сиротливо дождю.

— Саш, с коконами что-то происходит. Раньше они никогда не летали так низко. Недавно видела, как несколько катились по земле, — она остановилась, расстегнула пуговку блузки — Александр Сергеевич шел слишком быстро, и ей стало тяжело дышать.