Клуб любителей фантастики, 2004

— Нет, так нельзя. — Она провела кончиками пальцев по его трехдневной щетине, от виска до подбородка. — Я так не хочу. Я знаю, что тебе не жалко, но я не хочу…

Она взяла первый и сорок седьмой эскизы: «Набежавшую волну» и «Пробуждение». Это был странный выбор. Среди шестидесяти девяти эскизов нашлись бы и получше этих двух. Гораздо лучше… Но о вкусах не спорят.

«Всё прочее» — шестьдесят семь из шестидесяти девяти листов испорченной терпеливой бумаги в планшете, краски, карандаши, кисти, палитры, мольберт (Господи, он совсем забыл о мольберте, а она тащила его на себе через весь город!), и даже кипятильник, и даже неполная баночка «Нескафе» — было аккуратно сложено возле его стола. А самой Серой Мышки уже не было. Совсем. Вместо нее шумно суетилось над чайником нечто пышноплотное, в гремящей джинсовой броне и с гигантскими фарфоровыми клипсами… Оказалось, что Алексей пришел на работу не «назавтра»., а только через день — и этот день тоже выпал из его памяти. Была пятница, 24 декабря, и конвертик, который подал ему шеф (нехорошо при этом усмехаясь) был унизительно и заслуженно тощ.

— Зарплаты за эту неделю не жди, — заявил шеф, брезгливо отхлебывая недозаваренный чай. — Зарплату ты не заработал. И не дыши в мою сторону. А премию — на, радуйся.

— Спасибо, — сказал Алексей. — А за что премия?

— За голую жопу, — объяснил шеф. — Пакость, но срабатывает. Считай, триста квадратов с твоей подачи сделали… Ну, и за Новый год. А сейчас пошел вон. Похмелись на свои и побрейся. Фрейдист!.. — и он вышел сам, недовольно грюкнув дверью.

Предстояло объясняться с Мартой. И предстояло выяснять, куда запропастилась Серая Мышка. Первое Алексей отложил на вечер, на «после работы», а второе произошло почти само собой, но при посредстве Таисии Павловны. По ее словам выходило, что «эта шалав-ка» (не шалава, а вот именно «шалавка»!) от нас, слава Богу, свалила — далеко и, дай Бог, навсегда. Почему «дай Бог»? А потому что потаскушка, Виталика вон чуть не испортила, да и на себя посмотри, и даже Илья Сергеевич одно время… Тут Таисия Павловна конспиративно поджала губы и поспешила заявить, что Илья Сергеевич все-таки мужчина неглупый, не то что некоторые. А в какое «далеко» она свалила, это никому не интересно — не то на Алтай, не то в Италию. Замуж выскочила — и всё, и больше вы Таисии Павловне об этой щучке не напоминайте.

Ай да мышка, ай да серая!.. Ну и ладно.

Алексей взял у Георгича бритву, поскребся насухо в Жекином закутке и пошел вон — похмеляться на свои.

— А вот и человек с лошадиной фамилией! Алёшка, ты или не ты? — Алексея хлопнули по плечу, и он обернулся, чуть не расплескав пиво.

Волнистые снежные кудри и такая же борода, веселые синие глазки из-под белых кустистых бровей и крупнопористый морковного цвета нос, утонувший в белых пушистых усах. Лет двадцать назад всё белоснежное было рыжевато-русым, а теперь невысокий кряжистый дед Мазай превратился в деда Мороза, и еще добавилось обтянутое толстым серым свитером пузцо под распахнутым кожухом… Это был Щегол — Иван Арсеньевич Щеголихин, самый гениальный из непризнанных художников Усть-Ушайска и самый непризнанный из гениев российской живописи. Так он рекомендовал себя сам, и никто не спорил с этой автохарактеристикой. Когда-то Щегол преподавал в детской художественной школе, и Алексей хаживал в его любимчиках.

— Ну точно, Алёшка Овсов! — продолжал Щегол. — Ты мне вот что скажи, Алёша: тебя когда, поганца ленивого, выставлять начнут?

— Как только надерусь, Иван Арсеньевич, так сразу и выставят, — улыбнулся Алексей. — А фамилия моя — Чепрак.

— Ну-ну-ну, уже и обиделся на старика. Я же знаю, что не Овсов, а как точно — не помню, помню только, что лошадиная. Вот я и говорю: выставляться надо, мелькать, если хочешь, чтобы твою фамилию знали и помнили!

— Нечего мне выставлять, Арсеньич. И не на что. И негде.

— Нечего или не на что? Или негде?

— Нечего, — твердо сказал Алексей.

— Врешь, — убежденно сказал Щегол и покосился на пухлый планшет. — Скромничаешь. Это грешно.

— Скромничать — грешно?

— Скромность, Алёша, есть высшая степень гордыни. Покажешь? — он кивнул на планшет.

— Это эскизы. Я не люблю показывать незаконченное.

— Ничего, мне можно. Все-таки я был твоим учителем.

— Но ведь не здесь же, — Алексей беспомощно оглядел заплеванную «стекляшку» пивной.

— Правильно. Пошли в кукольный. Заодно и выпьем на халяву.

— Там что — елка для алкашей?

— Там презентация первой книги нашего губернатора, на которую пригласили весь творческий бомонд, а про тебя почему-то забыли. Но я исправлю упущение властей. Пошли, Овсов! Будем делать из тебя Чепрака.

— Интересно. Я думал, что из губернаторов только Салтыков-Щедрин писал книги.