КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2020

— Ну. как за что, — вздохнул Калачёв. — Когда появились ибуки, будь они прокляты, никто из нас, писателей, сперва не обратил на них особого внимания. Ну, ходят тексты по сети, иногда даже пользу приносят — можно вырванные листы к живым книгам допечатать. Но постепенно это начало принимать масштабы эпидемии, и мёртвые книги стали вытеснять живые. Дебилы ох, как обрадовались — и бесплатно, и удобно — не таскать с собою целую книгу, и дом «не засоряют». Подумать — это книги-то — засоряют! Зачем же тогда вы, ублюдки безмозглые, тратите время на то, что считаете сором? Ну да. всё хорошо, прекрасная маркиза… Вот только все почему-то забыли про одну малость — про то, что на свете есть такие люди — писатели. И эти люди даже не то, что теряют хлеб — чёрт с ним, с хлебом, я бы и грузчиком пошёл работать, лишь бы печатали — но теряют саму жизнь! Никто и никогда не запомнит автора электронных текстов, не говоря уж про их содержание, а значит, у него отнимается вечная жизнь, которая была у писателей прошлого, даже самых завалящих, даже тех, у кого единственная книжка никогда не переиздавалась. Нет писателя без бумажной книги, нет. и не может быть!.. А тем временем тиражи всё падали и падали. Раньше сто тысяч были нормой, а несколько лет назад стало считаться, что десять — это много, потом шесть, потом три. И вот когда издательства перестали печатать больше одной тысячи, то писатели, как и мелкие работники издательств, вышли на митинг, требуя запрета ибуков. Их даже слушать не стали — просто разогнали и объя; вили профессию аннулированной. Это, понятно, в СМИ не освещалось. Теперь в России больше официально нет ни писателей, ни издательств.

— Да что ж они там, вообще охренели, что ли! — взвился Кузьмич, которого до глубины потряс этот горький рассказ. — Кто ж на свете может быть нужнее писателя? Да если б не твои книжки… — и он начал взахлёб рассказывать о том, как помогала ему выжить Кларисса, и под конец снова вернулся к началу своего жизненного пути: — Ботты представь себе — сидишь на свалке, на куче грязного тряпья, в хибарке из консервных банок, дует во все щели, клопы со вшами заедают, брюхо сводит с голодухи, а берёшь в руки твою книжку — и раз — ты на другой планете, где цветы с тебя ростом благоухают, пташки порхают такие, что быка утащить могут, и так далее… Ну и девчонка эта, Кларисса — аж сердце заходится. Жаль только, картинки кое-где плоховатые попадались. Вот как хочешь, а лучше, чем в самом первом мульте, её нигде не изобразили.

— Пожалуй, так, — согласно кивнул писатель и, помолчав, добавил — Ну, спасибо тебе, Кузьмич за такой рассказ. Порадовал старика. Наверное, более лестных похвал я за всю жизнь и не слышал.

— Ну, да, — усмехнулся Кузьмич. — Ты. небось, думал, что дворник глуп, как пробка.

— Да нет. отчего же, — возразил Калачёв. — Куда только людей жизнь не забросит. Тем более, мы с тобой теперь, как говорится, в одной лодке. В одном корыте… В одном разбитом корыте…

Колёса поезда, до этого равномерно стучавшие, неожиданно начали замедлять ход.

— Кажись, встаём, — пробормотал Кузьмич. — Странно, ещё совсем недавно от Москвы отъехали.

Калачёв выглянул в щель и ответил:

— Это станция Фрязево, здесь кончается эта ветка. Электрички дальше идут обратно, а большие составы переходят на ветку от Курского вокзала. Давай пока что спрячемся.

Они просочились в щель между мешками, заполнявшими вагон, так, что если бы кто-то заглянул в дверь, то не заметил бы беглецов. А Кузьмичу почему-то стало обидно. Он всю жизнь знал, что через их город проходят поезда во многие отдалённые города и даже на Дальний Восток, поэтому думал, что их ветка могучая и бесконечная, что она ведёт почти в такие же немыслимые дали, как в книгах Калачёва, а оказывается, всего лишь замыкается на Курскую. Даже теперь, когда его собственная жизнь была на волоске, он не мог отказаться от патриотических чувств к родному краю, хотя, край-то этот уже больше не будет родным.

Наконец, поезд медленно миновал стрелку, и начал снова набирать скорость. В вагон так никто и не заглянул, поэтому можно было выбраться из-за мешков.

— Слушай, — сказал Кузьмич, — я всю жизнь хотел тебя спросить — откуда у тебя такое странное имя?

— Ну, — помялся писатель, — Моего отца звали Аскольдом. А, как известно, в истории закрепилась неразрывная пара имён — Аскольд и Дир. Правда, те были братьями, но у моего отца братьев не оказалось, так что, решил отыграться на сыне.

— Ясно, — кивнул дворник. — Слушай, а кто такие эти Арнольд… Аскольд и Дир?

И писателю пришлось читать ему лекцию по истории Древней Руси. Эта лекция растянулась на несколько часов, поскольку по своей основной профессии писатель был историком. За этой лекцией время прошло незаметно, и уже после этого беглецы улеглись спать среди тех же мешков.