КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2020

Утром они перекусили общими припасами — тем, что писатель заготовил заранее, а дворник успел прихватить в ларьке в Валентиновке. Дальше потянулась бесконечная дорога. Иногда состав останавливался на узловых станциях, но обысков не было, и вообще в их вагон никто не заглядывал. Видимо, те ищейки на станции не заметили, что Кузьмич нырнул в вагон, и продолжали искать его в городе. А может, сейчас по стране было слишком много таких беглецов, чтобы охотиться за каждым в отдельности.

— Слушай, Аскольдыч, а у тебя хоть какие прикидки есть, куда бежать-то? — спросил Кузьмич со слабой надеждой.

— Конечно, есть, — кивнул Калачёв. — Потому я именно этот поезд и выбрал. Покопался в интернете и узнал, что именно он отправляется в Пекин, ну и пробрался на него ночью.

— В Пекин? — удивился дворник. — А почему именно туда?

— Ну, я не в сам Пекин собираюсь, — пояснил писатель. — В Китай, по крайней мере. Ведь сейчас Китай — единственная страна, где есть место для писателей.

— Серьёзно? — удивился Кузьмич. — Ты уж объясни мне, я ведь газет не читаю, и ни гелика, ни интернета у меня не было.

— Ну. видишь ли, тут всё дело в китайском менталитете. Ведь китайская письменность немыслимо сложная, у них не буквы, а иероглифы, то есть, каждый знак означает целое слово. Писать эти знаки очень трудно — ведь в некоторых из них бывают десятки черт, к тому же, пишут китайцы кистью, которую держат под прямым углом к листу.

— С ума сойти! — вставил поражённый дворник. — Как же это они справляются-то?

— Вот именно, — кивнул писатель, — Поэтому написанное слово в Китае всегда ценилось очень высоко. И искусный каллиграф…

— Кто-кто? — переспросил Кузьмич.

— Ну, тот, кто умеет красиво писать, — пояснил Калачёв. — Так вот, искусный каллиграф всегда ценился там так же высоко, как выдающийся художник. Всего один иероглиф, написанный им, стоил очень дорого и висел в раме на стене, как настоящая картина.

— Вот бы так устроиться, — усмехнулся дворник. — И корячиться не надо целыми днями.

— Да уж, — кивнул писатель. — Так вот, благодаря всему этому, у китайцев за тысячи лет выработалось глубочайшее почтение к письменному слову. К тому же, именно они изобрели и книгопечатанье, и бумагу. А поэтому настоящая, печатная книга для них — величайшее сокровище. Когда весь мир охватила электронная чума, китайцы сначала было тоже поддались ей, но быстро опомнились и запретили ибуки. Китайцы поняли, что эта мерзость уничтожит их национальную душу и главные достижения, поэтому теперь книгоиздание у них даже увеличилось вдвое.

Китай стал последним в мире оплотом литературы. Он охотно предоставляет гражданство всем, кто жаждет печататься. Туда стекаются писатели, поэты, публицисты, критики со всего мира. Литераторы любой национальности наводнили буквально все города Поднебесной, ну а русские и прочие жители бывшего СССР, по традиции, собрались в Харбине.

— А почему именно там? — спросил дворник.

И писателю пришлось читать очередную лекцию о том, что этот город был даже основан русскими в начале двадцатого века, и что туда стекалась вся дальневосточная эмиграция, что там печатались собственные рубли, и что там даже существовало до Второй мировой литературное объединение «Чураевка».

— Ну а как думаешь, Аскольдыч, для меня там место найдётся? — спросил дворник.

— Пожалуй, — отвечал писатель, подумав. — Там же полиграфия растёт, открывается всё больше типографий. В них должен кто-то работать, не обязательно специалисты. Ну и шрифты отливать иностранные тоже нужно. Опять же, инфраструктуру создавать для эмигрантов. Вобщем, думаю, рабочих мест в Китае сейчас много.

— Вот оно как, — произнёс Кузьмич. — Ну, тогда точно еду с тобой до конца.

А Калачёв поспешно достал свой ноутбук и принялся что-то быстро набирать. Дворник не стал ему мешать, поскольку сразу понял — это пришло вдохновение. Он лишь молча сидел на мешке и с благоговением взирал на то, как прямо на его глазах рождается очередной шедевр. Хорошо бы, чтобы снова о приключениях бесстрашной Клариссы!

Наконец, закончив писать, Калачёв спрятал ноутбук за пазуху и пристально посмотрел на своего спутника.

— А ведь мы с тобою очень похожи, Кузьмич, — со вздохом произнёс писатель. — И не только бородой.

— Это как же? — удивился дворник, всю жизнь считавший писателей небожителями.

— Вот смотри, — произнёс Калачёв. — Какую территорию обслуживает дворник?

— Ну, в разное время по-разному, — откликнулся Кузьмич. — Зимой, скажем, девятьсот квадратных метров.

— Вот! — воскликнул Дир. — На этих девятистах метрах можно построить многоэтажные дома, в которых будет три тысячи квартир. А мои книги, да и все остальные тоже, последнее время выходили как раз тиражом в три тысячи. То есть получается, я обслуживал точно такую же территорию, как и ты. Таким образом, писатель теперь — это тот же дворник! Его никто не знает за пределами девятисот квадратных метров.