КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2021

Двухтомная «Фантастика и футурология» Лема, изданная в 1970 году, а также ряд статей, критиковавших сюжетный примитивизм и «благостно-местническую» атмосферу, царившую в американской научной фантастике, привели к исключению Лема из Ассоциации американских писателей-фантастов. В знак протеста против этой акции из Ассоциации вышли такие авторы, как У. Ле Гуин и М. Муркок.

К огромному сожалению, современная научная фантастика, в угоду вкусам среднего обывателя, всё меньше отражает проблемы, встающие перед Человечеством. Да, читать о том, что было бы, если бы, к примеру, в 1917 году не произошла Великая Октябрьская Социалистическая революция, бывает подчас интересно. Особенно если это такие произведения, как мастерски написанный фантастический роман Рыбакова «Гравилёт Цесаревич». Но сколько можно делать повторений и вариаций?! Я думаю, это происходит от некоторой растерянности молодых авторов, выросших (я, признаться, хотел написать «возмужавших», но в последние годы среди авторов появляется всё больше женщин) и сформировавшихся после 1991 года, когда развалился Советский Союз.

Над Солярисом

Да, конечно, и антиутопии имеют право на существование, ведь в этом жанре написаны не только романы Замятина, Хаксли, и Оруэлла, но и один из лучших романов братьев Стругацких «Трудно быть богом», и роман «Час Быка» Ефремова. Однако роман Ефремова, в котором описаны многие тёмные стороны цивилизации планеты Торманс, кроме предостережения о вероятных грядущих опасностях показывает и коммунистическое общество Земли, с успехом преодолевшее кризисы, неизбежно возникающие в процессе развития. Этим же отличается и «Трудно быть богом», в котором показана не только планета, на которой торжествует средневековый фашизм. Конечно, Земля, на которой царит гармоничное общество, показана в этом романе вскользь, но главный герой романа благородный дон Румата является наблюдателем с Земли, на которой построен коммунизм!

Многие могут возразить, что иначе в те годы роман не был бы опубликован. Но в том-то и дело, что в первой половине своей творческой деятельности и Лем, и Стругацкие искренне верили в коммунистическое будущее общества планеты Земля. А то, что эту веру подорвала в них «эпоха застоя», воцарившаяся в Советском Союзе с «началом царствования Брежнева», абсолютно закономерно. Но ведь история, как известно, развивается по спирали, и на новом качественном уровне возвращается к тому, что происходило на предыдущем витке этой спирали.

Трудно передать, насколько Лем был популярен в Советском Союзе. Вот, что он писал:

«…Приключение, которое я пережил в СССР, неправдоподобно.

Когда я с делегацией писателей впервые приехал в Москву, то сразу же силой стихийного напора научной среды, студентов и Академии наук был оторван от группы, у которой была заранее расписанная программа. За две недели я практически не виделся с моими польскими коллегами. Я бывал то в МГУ, то на атомной электростанции, то в Институте высоких температур, а то меня и вовсе увезли в Харьков. Это были сумасшедшие недели… Приходило бесчисленное количество приглашений. Затем к этому действу присоединились космонавты Егоров и Феоктистов и полностью меня поглотили.

Когда годом позже с какой-то делегацией я снова приехал в Москву, всё повторилось ещё в большем масштабе. Я помню встречу со студентами Московского университета. Собрались такие толпы, что я, должно быть, выглядел, как Фидель Кастро среди своих поклонников. У русских, когда они ощущают интеллектуальное приключение, температура эмоций значительно более высока по сравнению с другими странами. Сартр, когда возвращался из Москвы, был буквально пьян от того, как его там носили на руках. Я тоже это испытал. Русские, если кому-то преданны, способны на такую самоотверженность и жертвенность, так прекрасны, что просто трудно это описать.

Восход синего солнца на Солярисе

Но к чувству триумфа примешивалась горечь. Мне хотелось, чтобы это происходило в моей родной стране. В Польше всё было по-другому. Когда в Военно-техническую академию в Варшаве приехали мои знакомые космонавты, они пожелали, чтобы я тоже там присутствовал. Меня привезли туда на машине, и я был втянут в орбиту официальных ритуалов. А когда мы вместе оказались в Институте авиации, ситуация для меня оказалась тягостной: космонавтам вручили цветы, вписали их в книгу почётных гостей и т. д., а с этим Лемом, как с лакеем, не знали, что делать. В Москве меня все знали и читали, сам Генеральный конструктор, то есть Сергей Королёв, создавший всю космическую программу СССР, читал Лема и любил Лема, а у нас эти партийные начальники и полковники не имели обо мне ни малейшего понятия. Я был вышитой подушечкой, которую пожелали иметь гости, вот им её и предоставили».