Накануне юбилейного выпуска «Техники — молодёжи»-2033, посвящённого столетию журнала, мы провели совместный с сайтом Фантлаб конкурс рассказов «Забытая технология будущего».
Мы практически не ограничивали фантазии наших потенциальных авторов. Они могли писать о чём угодно, о чём думают в 2033 году и какие события там происходят. Рассказ мог оказаться реалистичным для 2033 года, но фантастическим для нашего, 2023 года.
В итоге первое место занял рассказ «Вселенский аргонавт» Дмитрия Лопухова из Воронежа. Наградой победителю стала публикация его произведения в нашем журнале.
Стоит отметить, что иллюстрации к нему — это, своего рода, эксперимент. Они созданы нейросетью, ведь вы сейчас держите в руках журнал из 2033 года, а тогда, скорее всего, профессия художника-иллюстратора станет почти вымершей и именно нейросеть будет создавать подобные рисунки.
Дмитрий ЛОПУХОВ
К Гавришкевичу я шёл с тяжёлым сердцем. Разругались мы три года назад из-за ерунды — Гавр был человеком сложным, умел легко простить предательство, подлость и издевки, но из-за мелочей обижался насмерть. Ссора зачалась в сентябре тридцатого — я укатил с женой к родителям и забыл, что Гавр просил ему что-то занести. Зашёл к нему через два дня — глазок на двери моргнул жёлтым, мне не открыли.
Я нырнул во влажное тепло подъезда — кисло тянуло мусоропроводом. Стены лифта густо покрывали надписи маркером, кнопки были оплавлены и кое-где выломаны, дырку на месте седьмого этажа залепили жвачкой.
Когда утром зазвонил телефон и на экране всплыло имя, я не поверил глазам. «Привет! Зайди сегодня. Дело есть», — так просто, после трёх лет вражды. И вот я уже плыл в подёргивающемся приступами падучей лифте. Вот стоял перед коричневой дверью и давил на звонок.
Глазок не моргнул — ого! — отворили сразу.
— Проходи, — нетерпеливо сказал Гавришкевич.
Мы дружили со студенческих времен. Дружили, впрочем, условно: Гавр держался от компании чуть в стороне, числился скорее попутчиком. Для полного членства в нашей шайке он был слишком не от мира сего. Сейчас бы ему поставили расстройство аутистического спектра, но тогда просто полагали легонько тюкнутым.
При этом Гавр здорово играл в футбол, бил всех в шахматы и умел управиться с байдаркой. Он был лишён фантазии, зато писал в студгазету основательные отчёты об удушливых собраниях. Играючи шёл на красный диплом и помогал нам на экзаменах.
Четырежды мы дрались из-за Гавра — один раз с футбольной командой. Как-то мы взяли его в поход и испугались, что он утонул; писали в милиции заявление, а оказалось, что Гавр ушёл ночью из палатки, перебрался как-то через реку — на остров нас вёз речной трамвай — и за сутки доковылял до дома.
Однажды он сочинил прибившейся к шайке девчонке стихи: «В сером спутнике схемы на монокристаллах кремния, симметрия твоего лица симпатична, на поверхности Мохоровичича продольные волны ускоряются, митральный клапан моего сердца закрывается с твоим квазисинхронично».
Наша шайка закончила с дипломами бакалавров и распалась. Гавришкевич пошёл в аспирантуру.
Я стоял на пороге, щурясь от света. Передо мной выстроились три пары начищенных оксфордов — Гавр презирал обувь без каблука. Даже в футбол в студенческие годы играл в туфлях. Из-за этого когда-то и произошло побоище.
В походы Гавр тоже ходил в оксфордах.
— Ну, — поторопил он.
Я расшнуровывал кеды и исподлобья посматривал на Гавра. Был он такой же, как и обычно, длинный, с непропорционально вытянутым лицом. Весь остроугольный: костлявые плечи, локти, резкие скулы, кадык пирамидой на шее, чёлка нелепым клинышком. Ни грамма не набран, подлец; а я за каждый истекший с последней встречи год наел по размеру к брюкам.
— Чего стряслось-то, Гавр?
— Ну так… Увидишь, — как-то очень обтекаемо ответил он. Потом ещё раз выступил против своей остроугольной натуры и добавил: — Странные дела. Вот.
Мы прошли по обклеенному пожелтевшими обоями коридору, Гавр толкнул облупившуюся дверь, и я увидел, что вся его комнатка завалена журналами. Пахло деревом и пылью — журналы были старыми.