Мы подошли к массивным воротам. Заскрежетав уставшим железом, отворилась маленькая дверь. В образовавшемся проёме возник крепкий поселенец лет тридцати в пыльном комбинезоне и бейсболке. Его загорелое лицо, испещрённое морщинками, заросло начинающей седеть бородой. Через плечо у него был перекинут ремень с арбалетом, а на поясе висел колчан с болтами.
— Ты спал? — спросил он вместо приветствия.
— Да, — сказал я.
Что уж отпираться, если у меня на руке есть круглый шрам, оставленный пластиковой трубкой, через которую в мои вены поступала питательная жидкость. Сейчас его скрывал рукав длинной рубашки, но мне обязательно придётся её снять, когда предложат помыться. Некоторые маскируют эти шрамы татуировками. Но, увидев такие татуировки, всем ведь понятно зачем они сделаны и что они скрывают.
— Когда проснулся? — спросил поселенец, будто я был каким-то медведем-шатуном, представляющим для окружающих большую опасность, и лучше его от греха подальше умертвить.
— Почти три года назад.
— Как?
— Повстанцы напали на хранилище и пробудили меня. Теперь вот брожу по свету, — поселенец хотел послушать мои рассказы, но всё ещё колебался. Тогда я применил приём, который всегда давал результат, — мне кажется, что ты мечтаешь стать чемпионом мира по боксу.
— Прямо в точку, — расплылся в улыбке поселенец. — У меня комната обклеена вырезками из старых журналов: Мухамед Али, Клайф Оуэн, Денис Шпарга-лов. Они у меня с детства. Я сам немного занимался. Давно. Да что теперь говорить об этом, — он махнул рукой. — Но как ты догадался?
— Да это сразу видно, если на тебя взглянуть. Движения выдают в тебе боксёра. Не хотел бы я с тобой встретиться на ринге.
— Да ладно, какой ринг? Соревнования же не проводятся. Они в прошлом, как и вся прошлая жизнь, — своими словами я окончательно расположил его к себе и развеял все сомнения, если они вообще были. — А что ты не заходишь-то?
Ветер подтолкнул меня в спину. Проходя сквозь ворота по их толщине я понял, что забор вокруг поселения одинарный, то есть железные листы и всё. А то бывает, что их ставят в два слоя, между ними наваливают камни или кирпичи и заливают бетоном. Получается прочнее, чем забор в один слой, но всё равно толку от него мало. Он остановит разве что мародёров на грузовике, а вот для более серьёзного противника, у которого вместо ног и рук — протезы с гидроусилителями и тем более тех, кто сразу состоял сплошь из таких приспособлений, любой забор всё равно что из картона.
Я увидел вытоптанный двор, окружённый хижинами, построенными из всего что удалось отыскать: камни, бетонные плиты, в них вживляли даже корпуса старых машин и ещё какой-то хлам, который я не сумел распознать. Между кромкой забора и крышами оставалось ещё метра полтора — специально для часовых, которые каждую ночь обходили посёлок по периметру и следили за тем, чтобы никто на него не напал.
По площади бегали куры, что-то клевали, в загонах пряталась всякая живность.
— Пойдём со мной, — позвал меня старик с седой головой, обветренным загорелым лицом и очень живыми глазами. — Отдохнёшь с дороги и перекусишь. Проголодался?
— Есть немного, — кивнул я.
Старик провёл меня в домик из пластика, указал на стул в центре гостиной, а сам пошёл вглубь дома, принёс на подносе плошки с супом, овощным рагу и ещё бадейку кваса. Похоже, он был здесь за главного. Странно, что он сам меня угощает, мог бы попросить кого-то из своих соплеменников, но, возможно, он сам решил меня проверить.
Иногда мне давали разбить какой-нибудь электронный прибор, в котором интеллекта было не больше, чем в таракане. Поселенцы руководствовались мыслью, что этот прибор дальний родственник ИскИна и он не позволит своим слугам убить его. Но мои хозяева разрешали мне расколотить даже компьютер, пусть его никто и не похоронит после этого, а бросит где-нибудь в лесу или в поле, как ненужный хлам, и никто его не воскресит, хотя его органы могли послужить в качестве донорских для какого-нибудь другого компьютера, у которого рак съел все внутренности, но пощадил обшивку. Так что я легко проходил эту проверку, хоть и неприятно было ощущать себя одним из тех варваров, которые крушат всё что связано с ушедшей цивилизацией.
— Этого много, — сказал я, кивнув на еду.
— Впрок наешься, — сказал старик, — Будто не знаешь, что есть надо столько, сколько дают.
— Как верблюд, — сказал я.
— Ага, — кивнул Старик. Он правильно рассудил, что прежде чем требовать от меня рассказов, меня надо накормить, а то я не смогу нормально слова сказать, потому что у меня изо рта будет капать слюна. — Так как тебя зовут?
— Даниил, — честно признался я. Я, конечно, вновь мог соврать, потому что никаких документов, подтверждающих мои слова, предъявить не мог — бумажные и пластиковые вышли из обихода, но маркировку, данную мне при рождении, здесь всё-таки могли распознать.
— Рифту ты сказал другое имя. Но я тебя понимаю. Нельзя всем говорить настоящее имя. Интересно будет тебя послушать. К нам Рассказчики не часто заходят.