Ское думал о фильме. Откуда берется сюжет? Сегодня его нет, а завтра может появиться из сущей мелочи вроде этих листьев, которые как будто спрятались от людей в ожидании холодов. Чего еще могут ждать упавшие с дерева листья?
Листья напомнили Ское музыку в конце фильма. Он сам не понимал, чем же они похожи. Чем-то неуловимым. А может, неуловимость и есть их общая черта? В фильме, когда история уже закончилась, зачем-то звучит музыка. Кому она теперь нужна?
Так и листья. Дерево сбросило их на землю, но они зачем-то все еще красивы. Даже красивее летних. Притихшие, спокойные, смиренные.
Ское увидел арку. Из нее показалась морда козы. Ское от неожиданности остановился. Коза остановилась тоже, но лишь на секунду; потом резко, будто бы испуганно, скрылась в тени арки. Ское быстрым шагом последовал за ней. Эта девушка явно из клуба масок. Ское вспомнил ее: она опоздала и хриплым голосом декламировала длинное странное стихотворение. Сейчас он спросит у нее, где находится клуб.
Ское забежал в арку и оказался в том самом дворе. Понурые дома снова шептались ветром. Он огляделся. Козы нигде не было видно. Двор вновь был пустой, словно необитаемый. Ское нашел подъезд с потрепанным плакатом-вывеской клуба масок и вошел внутрь. Преодолел два темных этажа, на третьем брезжил свет от раскачивающейся лампы. Ское дернул ручку единственной на этаже двери, но та оказалась заперта. Он постучал – тишина. Посмотрел на часы – без пятнадцати семь. Конечно, собрание клуба уже закончилось.
Ское вышел на улицу и вновь огляделся. Куда же делась девушка в маске козы? И почему убежала от него?
Обдумывая случившееся, Ское перешел дорогу к трамвайной остановке. Вскоре подошел двенадцатый номер. Ское намеревался спросить у контролера, как называется остановка, но в вагоне никого не оказалось. В полном одиночестве он проехал какие-то тусклые, будто заброшенные, районы, мост через реку Урал. Когда трамвай въехал на другой берег реки, люди стали заходить в вагон.
Ское сошел на своей остановке и медленно побрел к дому.
«Какой удивительный город, – подумал Ское. – Он многое прячет в пыли своих улиц под слоем обманчиво-серой краски».
39
Вадим и Алексей Викторович вернулись домой поздно. Вадим бросил куртку мимо вешалки и молча направился на второй этаж, в свою комнату.
– Куртку повесь нормально! – крикнул ему вдогонку отец, но Вадим уже поднимался по лестнице с самым упрямым видом. – Я же извинился, что оторвал тебя от прогулки. Вадим!
Алексей Викторович последовал за сыном. У двери комнаты поймал его за рукав и развернул к себе.
– Не веди себя как ребенок. Это работа. Ее надо работать. Так получается, что не всегда по будням.
– Я вообще не понял, зачем был нужен там, – с нажимом ответил Вадим.
– Затем, что ты стажируешься. Твое участие обязательно. Учишься, набираешься опыта.
– А меня достало стажироваться у тебя!
– Есть устрицы и молча улыбаться было слишком сложно?
– Плевать на устрицы, я их терпеть не могу! Дело не в этом.
– А в чем?
– В том, что ты мной помыкаешь!
– Я твой руководитель, Вадим. А ты подчиненный.
– Достало быть твоим подчиненным!
– Когда-нибудь ты займешь мое место, станешь директором. Но не сейчас.
– А я не хочу быть директором!
– Остынь, Вадим.
– Я! Не хочу! Быть! Директором!
– А кем ты хочешь быть?
– Да хоть кем! Лишь бы подальше от тебя!
Алексей Викторович глубоко вздохнул и оперся о стену. Плечи сдавила усталость, а где-то в грудной клетке появилось ленивое, тягучее равнодушие ко всему, что говорит ему сын. Все эти обидные слова – сколько раз он их слышал?
– У тебя характер, как у матери, – сказал он спокойно.
– Не напоминай мне о ней! – хрипло выдавил Вадим.
– Прекрати скандалить, хорошо? Я тоже устал. И вот еще что: не хочешь работать в фирме – не работай.
– Что? – не поверил своим ушам Вадим.
– Что слышал. Завтра можешь не приходить на работу.
– Ты меня выгоняешь?
– Не выгоняю. Освобождаю. Мне не нужен капризный ребенок в подчинении. Разберись в себе для начала, ладно? А я спать. Завтра опять рано вставать.
– Папа…
– Я все сказал. Отдохни. Подумай. Определись. Спокойной ночи.
40
В понедельник утром Вадим вновь стоял у двери Ское и нажимал на кнопку звонка. Ское открыл.
– Сдается мне, – сказал он с улыбкой, – что ты полюбил вафли.
– Отец выгнал меня с работы, – ответил Вадим.
Ское перестал улыбаться.
– Заходи.
Они расположились на кухне. Вадим молчал, пока Ское разливал по чашкам чай, а Ское вспоминал, как тот не раз приходил к нему, когда случались трудности.
– Поссорились? – нарушил молчание Ское.
– Да нет. Я пытался поссориться, но не получилось.
– Тогда что произошло?
Вадим сделал глоток чая, обжег губы и закусил вафлей.
– Я правда не хочу работать в фирме отца, – признался он. – И отец это понял. Он отпустил меня. Уволил, можно сказать.
– А чем ты хочешь заниматься?
– Не знаю. Ничем. Он прав. Мне надо подумать.
Вадим затих на несколько минут. Ское тоже молчал, чтобы не прерывать ход его мыслей.
– Я не знаю, Ское. Кажется, я ни на что не гожусь, – проговорил он наконец. – Все бесит. И больше всего – быть в подчинении у отца. Меня воротит от этого!